– Нет, мне нужно побыть одному.
– Пожалуйста, Калеб..., – она взяла меня за рукав.
– Нет, я сказал! – отрезал я, все еще опьяненный от вкуса крови. – Нет...
Я вышел из дому, но, когда обернулся, обнаружил Бетти у террасы.
– Не ходи за мной, – пригрозил ей. И все-таки девочка не послушалась.
Тот жирный боров, любитель стричь газоны по утрам, пристально смотрел на нас из окна своей берлоги. Какого хера ему нужно? Конечно, мои растрепанные волосы были в запекшейся крови; лицо тоже, и руки, и часть рубашки. От пары безвозвратно утерянных зубов кровоточили десна. Нижняя губа распухла. На подбородке образовалось запекшееся темное пятно. Но какое ему до этого дела? Лучше бы уделял время беговой дорожке, кретин.
Я не выдержал и показал ему средний палец. Сраный мудак тут же набычился. Глазки загорелись в темноте. А потом он скрылся в полумраке комнаты.
Я решил сбагрить сестру тёте Пэм и дяде Питеру – нашим соседям, которых отделяла от нас только высокая живая изгородь. У них во дворе стоят качели, хотя детей нет. И качели эти давно покрылись ржавчиной. Они очень мечтали о ребенке. Говорят, что они ненормальные, однако я так не считаю.
Дверь была чуть приоткрыта. Мы вступили в прихожею. Я позвал дядю Питера, но никто не откликнулся. В гостиной их не было, на кухне тоже. Я проверил все комнаты на первом этаже, а потом услышал в конце коридора из подвала какие-то звуки. Может быть они там? Старики ненавидят солнце. Из подвала снова донесся звук, чуть различимый, как будто его принес ветер... чей-то ужасающий, наполненный страданиями, стон. Я начал спускаться по деревянной лестнице. Бетти следовала за мной по пятам. В подвале тускло горел свет, не способный осветить всё помещение целиком, поэтому его углы и кирпичные стены оставались во мраке. Вонь витала в воздухе, как будто здесь кого-то стошнило, и немудрено: пахло сыростью и плесенью.
Мы достигли последней ступени. Вокруг валялись какие-то коробки. Они хранили в подвале старую мебель. До слуха донесся жалкий стон. Я повернулся и обомлел от представшей моему взору картины. Дядя Питер голый стоял на коленях, тётя Пэм склонилась подле него с перекошенным от невообразимой злобы лицом. У нее были расширенные глаза, пылающие безумием, и дьявольская ухмылка. Она прижала его трепещущий скользкий язык к пыльному столу и замахнулась топориком, с явным намерением сию секунду использовать его не по назначению.
– Больше ты мне ни слова не скажешь, сраный импотент! – прорычала старуха, а затем опустила топорик на то место, где секунду назад извивался, как червяк, розовый язык старика. Он громко взвизгнул. Это было что-то вроде смесь вопля и скуления бродяжки.
Кровь каскадом стекала со столика на цементный пол. Но тётя Пэм не собиралась останавливаться. Она была так увлечена этим процессом, что даже не заметила нас, полосуя тело мужа топором для мяса. Дядя Питер вопил в агонии от прикосновений лезвия, с наслаждением рассекавшего его лицо, морщинистую грудь и плечи. Кровь фонтанчиками разлеталась в разные стороны, ныряя в темноту. Тётя Пэм продолжала свирепствовать и после того как он замолк... уже насовсем.
Что за херня здесь творится?
Я взял в руку бледную ладошку Бетти и скорее повел прочь из этого ебнутого дома. Мы отправились с ней вниз по тротуару. Все-таки неспособность иметь детей довела тётю Пэм окончательно.
– Куда мы идем, Калеб? – дрожащим голосом спросила девочка.
– Заткнись и не отпускай мою руку, – зашипел я.
– Хорошо, – послушно кивнула она.
Мы без происшествий добрались до дома Бельмана. Я позвонил в дверной звонок, а потом вспомнил, как он говорил, что сегодня ближе к вечеру записался к стоматологу.
– Идем, – сказал я Бетти. Мы спустились по ступеням террасы.
Повезло, что стоматологическая клиника находилась в двух кварталах от дома Стивена. Маленькое здание из темного кирпича с табличкой у входа «Веселый доктор Смер».
Мы миновали безлюдный вестибюль, прежде прочитав на стенде с информацией, в каком кабинете принимает врач. Прошли по бесконечно-длинному, плохо освещенному коридору до нужного кабинета. Там мы попали в зал ожидания. Стойка регистратуры пустовала, на кушетках никто не сидел, а из приемной доносился характерный «бзззззззз» свистящий звук работающего инструмента.
– Жди здесь, – приказал девочке. Она кивнула.
С пару секунд я колебался, глубоко вздохнул, потом взялся за дверную ручку, потянул ее и вошел внутрь...
В стоматологическом кресле сидел Бельман. Над ним, склонившись, в белом халате усердно выполнял свою работу доктор Смер. И все бы ничего – если бы только Бельман не был связан ремнями, а маньяк-дантист, слишком увлекшийся делом, не сверлил ему абсолютно здоровые зубы. Комната тонула в жутком гудении адской бормашины, которая путешествовала во рту Стивена, нанося порезы, ссадины и сверля в зубах дырки. В воздухе стоял неприятный запах гари. Возле кожаного кресла на столике чуть дальше от щипцов (сродни плоскогубцам) стояла плевательница, где в кроваво-красной воде плавали вырванные с корнем «трофеи».