– Удаляем зубики, удаляем зубики, – пел доктор, – зубики удаляем.
Бельман в ужасе выкатил шары из глазниц и что-то протестующе-яростно замычал. Его лицо, покрытое каплями пота, приобрело пунцовый цвет. Он извивался, как одержимый, но руки его натыкались на препятствия в виде ремней, которые больно врезались в кожу. По подбородку струились кровь и слюни, а из носа текли сопли, оставляя под верхней губой засохшие корки похожие на усики. Выглядел он неважно.
– Удаляем зубики, удаляем зубики... а ты кто такой? У тебя что-то болит? Сейчас я тобой займусь.
Доктор направился ко мне с бормашиной, собираясь проделать со мной ту же операцию, что и с Бельманом. Попытался схватить, но я увернулся, нырнул ему под руку, оказавшись теперь у него за спиной. На стойке с инструментами я схватил с подноса первый попавшийся на глаза предмет – им оказался стоматологический молоток – и когда доктор Смер повернулся ко мне, с силой вдарил ему молотком по лицу, размозжив к чертям левую скулу. Он потерял равновесие, тело обмякло и свалилось у двери.
Я освободил трясущегося друга от ремней.
– Сходил к стоматологу, блять, – устало вздохнул я, поглядывая на очумелого Бельмана, все еще отходившего от местной «анестезии». Стивен шепелявил и выражался односложными, в основном содержащими грубые ругательства, предложениями.
– Он мне даже обезболивающее не вколол, – хныкал друг.
– Ты просто придурок, – вкрадчиво поставил ему диагноз.
– Ты не представляешь через что я прошел. Этот псих хотел испробовать на мне все свои инструменты!
– Ну, теперь ты чувствуешь свои зубы?
– Да иди ты нахуй, Калеб!
***
Мы со Стивеном и Бетти плелись по асфальту, изредка натыкаясь на тела людей – трупы валялись на обочине, лежали на дороге кусками, словно разорванные диким зверьем, – или же машину, с размаху влетевшую в витрину магазина комиксов. Были и свидетелями случайных столкновений, где в парке какому-нибудь собачнику раскалывали голову лопатой всмятку, а его верный пес отгрызал тому обидчику член. Город стал одним большим кладбищем (или дурдомом?). Черные деревья были ко всему этому безучастны. Ветер летал по окрестностям в поисках выживших, уныло завывая. Колыхал ветви растений, словно призывал их не быть равнодушными. А солнце светило как прежде, придавая чудовищной, мрачной панораме черту ирреальности.
Наверное, пришло время и человек наконец понял насколько он ужасен, не в силах больше скрывать от себя эту правду.
Урбанистический заповедник с млекопитающими двуногими животными. Человек животное. И получил разум по ошибке. Всевышний наградил его этим и знал чем все обернется. Жестоко. Чтобы наблюдать за тем, как он пожирает себя самого, как какой-нибудь робинзон на одиноком островке, оставшийся без провизии и надежды на спасение. Каждый день он думает лишь об одном: какую из частей своего тела отрезать и зажарить на вертеле сегодня, какая в данном случае бесполезнее всего? – начнем с фаланги пальца. И продолжит заниматься поварским делом, пока от его тщедушного тела не останется лишь туловище, голова, да кровавая десница, которая занимается самосудом и безжалостно разрубает плоть, к которой принадлежит, на части... Остается только хохотать до слез, когда на горизонте появится корабль спасения. Но помахать уже нечем. И птицы слетаются на берег, чтобы склевать живые остатки. Начинается прилив. Удача, пуская из трубы дым, гудит и уходит у тебя из под носа. Удивительно как слезы смеха вдруг обращаются в слезы боли, подобно тому как простая вода становится для кого-то горьким вином...
Ты ощутишь вдвойне приток наслаждения, когда совершишь преступление под чистым небом. Как будто соединишь не соединяемое: прекрасное с безобразным, молоко с грязью, порок с добродетелью, несомненно небо в этом случае олицетворяет собою целомудрие, красоту и невинность. А то, что происходит под ним иной раз доказывает, что человеку приятнее всего осквернить нечто святое, сорвать прелестный цветок, растущий в земле, чем любоваться им и отпускать похвалы...
Мы проходили мимо школы, когда увидели воздвигнутые возле забора не меньше десяти деревянных крестов с распятыми на них людьми; из их пронзенных окровавленных рук и ног торчали ржавые гвозди. У них были выклеваны глаза, носы и губы, но все-таки парочку из них я сумел опознать – наши учителя.