Доминик бесстрастно осмотрел ее ладонь.
– Я ничего не вижу, – сообщил он ей наконец. – Но лучше всего подержать ее минут десять в горячей воде, такой горячей, какую вы только сможете выдержать. И приглядывайте за ней. Если она вдруг покраснеет и опухнет, значит, там инфекция, и нам придется приложить припарки.
Грейс поблагодарила его и пошатываясь пошла к двери. Ноги вдруг перестали ее слушаться. Что только что произошло?
Это нельзя назвать поцелуем… но… о Боже! Каким облегчением было выйти на свежий, очищенный дождем воздух. Грейс не понимала, что с ней произошло в этом душном темном сарае. Ее колени чуть было не превратились в желе, когда он… сосал ее ладонь.
Грейс опять вздрогнула. Возможно, она все же простудилась. Она вся горела, сердце колотилось как сумасшедшее. Он же казался совершенно невозмутимым. Грейс попыталась взять себя в руки.
Доминик расправил на себе пальто.
– Итак, я направляюсь в деревню. Распоряжусь, чтобы люди начали работать здесь с завтрашнего дня. Вы можете мне сказать, сколько человек вам понадобится?
Грейс растерянно сморгнула, но он нетерпеливо продолжил:
– Ладно, не важно. Я просто пришлю сюда дюжину, а вы уже потом выберете тех, кто вам нужен. Это всего лишь на две недели. Я не собираюсь оставаться здесь насовсем.
Грейс открыла рот от изумления. Он ожидал, что она подберет ему слуг?
– А тем временем вам лучше бы позаботиться о том, чтобы я больше не заставал вас за каким-нибудь столь же глупым занятием, как колка дров.
Его распоряжения возмутили ее. Он что, вообразил, будто она рубила дрова для собственного развлечения? Грейс напустила на себя смирение:
– Вы сказали, что я должна вымочить руку в горячей воде.
Доминик коротко кивнул:
– Да. В очень горячей.
– И что мне нельзя колоть дрова.
– Разумеется, нет. Она мило улыбнулась:
– А как же мне тогда раздобыть горячую воду?
Ей понравилось выражение его лица, когда до него дошло, зачем она вообще занялась этим небезопасным делом.
Доминик снял пальто и закатал рукава рубашки. Руки у него были загорелые, как у настоящего цыгана, и такие же сильные и мускулистые. Рубашка его была сшита из очень тонкой материи, такой тонкой, что была почти прозрачной. Он поставил полено на колоду.
– Отойдите, – приказал он, и Грейс послушно отступила, невольно восхищаясь им.
Лорд д'Акр, умеет рубить дрова!
Он поплевал на ладони и взмахнул топором. Трах! Лезвие разрубило полено на две половины. Он взял кусок побольше, положил его на колоду и вновь топор разрубил его ровно пополам. Доминик сложил половинки в аккуратную кучку в стороне, собрал щепки и бросил их в обрывок мешковины, валявшийся неподалеку.
– Вам уже приходилось это делать, – сообразила Грейс. Он мрачно исподлобья посмотрел на нее и поднял еще одно полено. Он разрубил его одним ударом. Взял еще одно.
Она стояла, не отрывая от него глаз, завороженная движениями топора, четким ритмом и игрой его мускулов. Ткань рубашки плотно облегала его тело. Лицо Доминика потемнело от напряжения, и девушка видела тонкую пленку пота у него на лбу.
Мужчина выглядел великолепно: грубый, первобытный, злой. И волнующий.
Девушка сглотнула. Она приехала сюда, чтобы спасти Мелли от этого человека. Теперь же она видела его мускулы и всю его энергичную, спокойную мужскую силу в действии. Захочет ли Мелли, чтобы ее от него спасали?
Она вспомнила о том, как он вытаскивал у нее занозу.
Рука сама собой поднялась ко рту. А что, если бы заноза была в губе?
Доминик злился на себя. Это была его вина. Он был виноват в том, что она стояла в мокром измятом шерстяном платье и наблюдала за ним своими огромными глазами. Кожа ее рук была такая мягкая, почти шелковая. Ей никогда не приходилось заниматься физической работой. Ему следовало предвидеть то, что им понадобится развести огонь, чтобы вскипятить воду. Но, черт возьми, он же собирался отослать сэра Джона и его дочь обратно в Лондон, как следует отчитав на дорогу. Притащились сюда, куда их никто не приглашал! Вынудили Доминика приехать туда, где он поклялся никогда не появляться.
И еще привезли с собой эту девушку с огромными глазами и нежной кожей.
Он был возбужден до предела. Она не издала ни звука за все время, пока он вытаскивал занозу. Не пискнула. Только ахнула, когда он застал ее врасплох, и все. Любая другая женщина, которую он знал – за исключением одной, – ныла и плакала бы и залила его всего слезами.
Его мать тоже умела переносить боль молча. Некоторые женщины учились этому на горьком опыте.
Он взмахнул топором еще и еще раз, раскалывая каждое полено пополам. Это приносило облегчение. Ему нужно было выпустить пар.
Доминик все еще чувствовал ее запах, ощущал ее вкус во рту. И он хотел большего. Черт! Он этого не планировал, но маленькая мисс Веснушка с ее мягкой шелковой кожей и большими голубыми глазами воспламеняла его кровь так, как это не удавалось еще ни одной женщине.
Достаточно нарубив дров, Доминик положил топор. Он был потный, грязный и ненамного спокойнее, чем когда только начал. Он наклонился и поднял охапку дров, прижав их к груди.
– Возьми щепки с мешковины, – велел он. – Их можно использовать, чтобы разжечь огонь.
Грейс собрала четыре угла мешковины в кулачок и побежала впереди него, чтобы открыть дверь на кухню. Он старался не всматриваться в то, как она покачивала бедрами при движении, но сырая шерсть прилипла к ее телу, так что выбора не было. У него пересохло во рту.
На широком кухонном столе лежали свежие мытые овощи. Доминик нахмурился:
– Что все это значит?
– Это овощи с вашего огорода. Надеюсь, вы не против. Я хотела сварить суп на ужин. Больше все равно ничего нет.
Его брови взмыли вверх. Это что, намек на недостаток гостеприимства с его стороны? Нахальная девчонка. Доминик сердито свалил поленья рядом с большим старым камином.
– Дай мне щепки.
Она элегантно склонилась и положила щепки для растопки на пол рядом с ним.
– Бумага есть?
Грейс передала ему старую газету. Ее пальцы задели слегка его руку, и он опять уловил ее аромат. Сырая шерсть. Промокшая женщина. Черт!
Доминик смял газету и быстро разложил щепки вокруг и над ней.
– Я хотел спросить тебя о том, как ты обрезала постромки у лошадей.
– А что? Лошади совсем в них запутались, были напуганы и постоянно дергались. Обрезать постромки было самым быстрым способом их освободить.
Доминик положил последнюю щепку.
– Согласен, но где ты взяла нож?
– Он был у меня с собой, разумеется. Доминик недоверчиво посмотрел на нее.
– Ты носишь с собой нож?
Грейс надменно приподняла одну бровь.
– Да, я никогда не путешествую без оружия. Доминик нахмурился.
– Но леди же не… – Он замолчал. Она не была леди. Она просто нанятая компаньонка, которая, вне всяких сомнений, привыкла самостоятельно заботиться о себе. Посмотрите только, как она пыталась нарубить дров.
Но она поняла, что он собирался сказать, и закончила фразу за него:
– Леди путешествуют с оружием. Моя мама всегда так делала. Точно так же поступают две мои сестры и двоюродная бабушка, а также несколько других леди, которых я знаю.
У Доминика зародилось смутное подозрение, что женщины, о которых она говорила, были вовсе не леди. Единственные леди, известные ему, которые регулярно носили с собой оружие, были женщины, добывающие себе средства к существованию по ночам. Однако он сказал только:
– Но не ножами, бьюсь об заклад.
– Нет, они предпочитают пистолеты. Но одна моя дальняя родственница и еще одна девушка обе носят с собой ножи. – Грейс нахмурилась и уточнила: – Точнее, у Элинор это скорее булавка, а вот у Кэсси самый настоящий нож.
Булавка? Боже правый! Теперь происхождение Грейсток становилось яснее. Некоторые нанятые компаньонки были женщинами из хороших семейств, попавших в затруднительное положение. Другие, особенно молодые девушки, старались упрочить свое положение в жизни. Грейсток принадлежала к последней разновидности, решил он: ее выдавали мелкие детали. Он сделает девушке большое одолжение, вызволив ее из общества таких сомнительных женщин.