Она пренебрежительно шевельнула пальцами.
– Этих? Они же просто биты в машине.
– Просто биты в... – Я вскинул голову. – По-моему, ни от кого я не слышал ничего более примитивного, а я сражался даже с варварами!
Пожав плечами, она допила вино.
– Ты действительно не считаешь машинорожденных настоящими людьми?
– Конечно нет, – ответила она. – Все их «чувства» – сплошная подделка.
– То, что мы чувствуем, тоже подделка.
– У нас есть тело. Ну, оставшийся от него кусочек.
– Что такого особенного в теле? – требовательно спросил я.
Беск и Шейл... они мои друзья. Я чувствовал необходимость высказаться в защиту их и им подобных. Мои подданные не просто какие-то биты в машине.
– Да, у нас есть мозг, у тебя и у меня. То, что мы «чувствуем» и «думаем», – это результат химических процессов внутри наших голов. Разве это отличается от эмоций машинорожденных? Биты или гормоны, какая разница?
Она посмотрела на меня в упор.
– Конечно, разница есть. Этот мир, каждый из этих миров... они фальшивые.
– Так же, как и «реальный мир». Когда люди снаружи прикасаются к предметам, они «чувствуют», как электроны материи передают электромагнитные сигналы в электроны их пальцев. То, что они «видят», – это фотоны, попадающие на сетчатку глаз. Все это энергия, запрограммированная в очень маленьком масштабе.
– Очень научно для фэнтезийного Штата.
– Фэнтезийный не обязательно означает примитивный, – возразил я. – Насколько помню, я где-то читал, что Модеры признают права машинорожденных. Разве они не оставляют Штат жить своей жизнью после смерти живорожденного?
– Ага, – сказала она. – Но в итоге они повергают Штат обратно в хаос, затем забрасывают туда новорожденную реальную личность, чтобы, повзрослев, она там правила. Но это к делу не относится. Чего ты добился в своей жизни? По-настоящему?
– Я объединил...
– Из того, что они не могли запрограммировать в Штате изначально? – уточнила она. – Что-то реальное.
– Я уже сказал, что не согласен с твоим толкованием реального.
– Но согласись, что они могли бы изначально устроить в твоем Штате всеобщую гармонию, так? С налаженным мировым правительством?
– Полагаю, да.
– Они считают, что должны нас чем-то занимать, развлекать. Отвлекать. Это и есть наши жизни – сложные развлекательные симуляции. Они заставили меня родиться в Штате, в котором господствует устаревшая социальная система из прошлого Земли, чтобы я изменила ее, решая проблемы, которые в реальном мире решили столетия назад. Бессмысленно.
Я сложил руки на столе и посмотрел в окно.
– Что? – спросила она.
– Ненавижу проигрывать спор, – сказал я. – Но ты права. Это... это беспокоит меня.
– Хм, – произнесла она. – Не ожидала, что ты это признаешь.
– Проблему представляет не сама симуляция, – сказал я. – Машинорожденные – люди, и то, что они чувствуют, что я чувствую, реально. Что я ненавижу, так это способ, каким Модеры подрывают наш авторитет. Думаю, я бы смирился, если бы не грызущее беспокойство о том, что они делают испытания достаточно трудными, чтобы заинтересовать нас, но не настолько трудными, чтобы мы проиграли. Но нам хотя бы может угрожать смерть.
– Ха! – сказала она, махнув рукой. – Это миф.
– Что? Конечно же нет.
– О, да. Клянусь. Живорожденные не умирают от других причин, только от старости. По крайней мере, пока не достигнут поздних веков своей жизни. Тогда Модеры начинают позволять им сталкиваться с живорожденными из других Штатов. Мы можем убить друг друга, но наши симуляции... нет, в них нам не угрожает никакая опасность. Я видела Штаты, где живорожденные абсолютно ни на что не способны – и все равно добились необходимого минимума из того, что должны были сделать.
Я не ответил.
– Ты не веришь мне, – заметила она. – Я могу предоставить...
– Я верю тебе. Я знаю.
Я знал. О, мне совсем не хотелось это озвучивать, даже думать об этом, но я предполагал такой оборот. Еще с моей первой поездки в приграничный Штат, когда во мне зародилось беспокойство.
Это была настоящая причина, по которой я избегал другие Штаты и других живорожденных. Все, что мы делали, было подобно игре тех людей на улице, вооруженных пистолетами с краской. Наши жизни – игры.
Мое тайное беспокойство заключалось не только в том, что я могу оказаться обычным, но и в том, что со мной нянчатся. Как с малышом в колыбели.
– Мне жаль, – сказала она. – Лучше, когда мы можем просто притворяться, да?