– Жанна, послушай, я еще раз повторяю. Это мой младший брат, да, он немного странный, но он добрый, заботливый. Ты ни в чем не будешь нуждаться…
Только сейчас до нее дошел истинный смысл его слов, всего, что здесь происходит. Обманом ее выдали за больного человека. Она с мольбой посмотрела на Тамерлана.
– Пожалуйста, ради Всевышнего, отвези меня домой. Я больше ничего не прошу…
– Нет, сейчас ночь, ты не можешь ехать. Подожди до утра.
– Нет, нет, еще раз нет…
Жанна заплакала навзрыд. До этого она никогда не слышала свой собственный плач. Вырваться из цепких рук Тамерлана у нее не было сил. Пытаясь освободить свою руку, она умоляла его отпустить ее. Но Тамерлан был глух к ее просьбам.
– Послушай, какая тебе разница, я или мой брат. Мы с ним одинаковые, – уже кричал он на нее. – Ты же вышла замуж за богатого человека, вырвалась из этой нищеты, избавилась от этих сопливых детей. Что тебе еще нужно?
В другой раз она поставила бы на место этого зарвавшегося богача, но сейчас у нее не было сил. Она рыдала, не в силах остановиться. Поняв, что сегодня он уже ничего от нее не добьется, Тамерлан снова взял брата за руку и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь на ключ.
Слезы душили ее. Она никогда не чувствовала себя такой униженной и оскорбленной. Хотелось кричать, но из груди вырывались только хрипы, словно она уже лежала на смертном одре. «Почему, почему со мной так поступили? Я же и так всю жизнь была лишена родителей, их любви, ласки!» – говорила она себе, и какой-то внутренний голос, отвечал, что именно поэтому с тобой это и случилось.
Она долго еще лежала, уткнувшись лицом в подушку. Поняв, что больше не может оставаться в этом доме, Жанна надела самый теплый костюм из имеющихся в ее гардеробе, подошла к двери и попыталась ее открыть, но дверь не поддавалась. Она с еще большей силой толкнула ее, но она так и не открылась. Она снова начала рыдать и стонать, словно раненый зверь. Убедившись, что слезами горю не поможет, Жанна подошла к окну и повернула ручку. Окно легко поддалось, и в следующую секунду в комнату ворвалась морозная свежесть. Она с силой подтянулась и смогла наполовину вылезти из окна. Но открывшийся перед глазами вид испугал ее: до земли было как минимум метров десять. Даже если бы в этом доме ей угрожала смертельная опасность, она ни за что не смогла бы выпрыгнуть из окна. Высоты она боялась с детства. Стараясь заглушить рыдания, она сползла с подоконника обратно в комнату.
«О, Аллах, помоги мне. Я больше не могу, не могу!..» – кричала она уже самой себе. Комната вскоре наполнилась леденящим холодом, но Жанна не чувствовала его. В ее душе был гораздо больший холод. Поняв, что она оказалась в запертой комнате и никто уже ей не поможет, она опять разрыдалась. Ее плач и всхлипы были подобны бушующей реке, пробившей дамбу и стремительно несущейся вниз. Она не услышала, как в замочной скважине повернулся ключ, как в комнату вошла женщина лет семидесяти. И лишь когда ее коснулись теплые и мягкие руки, ей показалось, что это ангел, который пришел ей на помощь, а может быть, за тем, чтобы забрать к себе ее истерзанную душу.
"– Вставай, доченька, тебе нельзя так лежать", – сказала женщина и осторожно, поддерживая ее под руку, уложила на кровать и накрыла теплым одеялом. Затем она быстро подошла к окну и закрыла его.
Жанна не могла понять, кто она, и, удивившись ее приходу и подобному поведению, в какой-то миг, позабыв о своем горе, внимательно разглядывала ее. Женщина была одета в длинное зеленое платье, на голове был большой белый платок. А лицо такое доброе, что оно напоминало ей няци Зейнап. Женщина подошла к ней.
– Я знала, что чуда не будет. Знала и предупреждала его, – после этих слов она прослезилась.
Жанна догадалась, что это мама Тамерлана. Она по инерции постаралась встать, хотя тело ее не слушалось, а голова была словно ватной.
– Нет, нет, лежи. Тебе нельзя вставать…
Она снова укутала ее теплым одеялом и, поглаживая по голове, стала рассказывать, точнее, причитать, почему ее сын так поступил с ней.
– Когда Тамерлан сообщил мне, что ты согласна, я не поверила и начала требовать, чтобы он сказал всю правду. Он долго отказывался, но затем признался, что обманывает тебя. В моем роду и роду моего мужа никогда не было лживых людей, но речь шла о моем сыне, о его жизни. – Она снова прослезилась. – Ты не понимаешь, что значит видеть, как мучается твой сын, твой ребенок? Он же одинок. Несмотря на смертельную усталость, разбитость, Жанна хорошо понимала и слышала эту женщину, которая говорила полушепотом, словно разговаривала сама с собой. И вскоре она услышала рассказ, от которого ей сделалось еще хуже…