Тогда Нина убежала провожать кавалера до метро и не видела, как мама тихонько плакала на кухне, и не слышала, как папа, нежно поглаживая плечо жены, шептал:
– Прорвемся, малыш.
Прорываться, однако, пришлось самой. Сразу после свадьбы, которая случилась через несколько лет, муж, закончивший медицинский институт, получил распределение в Якутию. Наивная и окрыленная чувством девушка была охвачена романтическим волнением по поводу предстоящего переезда. Все казалось новым, неизведанным и от этого сказочно волшебным. И напрасно родители уговаривали не спешить, закончить институт (третий по счету: не складывалось у Нины с высшим образованием), она взяла очередной академический отпуск и упорхнула вслед за любимым.
Волшебство закончилось с первыми морозами, привычными для жителей Севера и совершенно невероятными для людей, столкнувшихся с такими холодами впервые. К тому же первую зиму переживать пришлось не одной, а с двухмесячной Лариской – девочкой капризной, беспокойной и очень болезненной. Папа-врач отдавал указания, как и чем лечить, и отправлялся на бесконечные дежурства в больницу, оставляя Нину в одиночестве воевать с постоянно сопливой дочерью. А мама варила травяные отвары, привязывала к кулечку с ребенком грелку, шесть раз в день промывала дочери нос, четыре раза меняла ушные компрессы, три раза вливала сироп от кашля и постоянно носила на руках.
К полугоду Лариска перенесла пару бронхитов, несколько отитов и два воспаления легких. Походила девочка на крохотного червячка, которого забывали кормить. И это при том, что Нина только и делала, что отваривала овощи, жала соки, выращивала гриб, из которого получался неплохой творог, и с утра до вечера пыталась впихнуть в несносную дочь хотя бы одну лишнюю ложку, хотя бы одну бесценную каплю молока.
Молоко, кстати, текло рекой, и «заботливый» муж заставлял ее лишний раз вскакивать среди ночи и сцеживать бутылки, которые наутро сдавал в родильный дом, естественно, не безвозмездно. Нина, впрочем, от такой «заботы» не страдала. Она была рада помочь детишкам, волею судеб появившимся на свет в условиях, далеких от идеальных. Она сцеживала, и кормила, и готовила, и стирала, и кипятила, и лечила, и успевала строчить пеленки, шить какие-то чепчики из лоскутков, и, стоя, засыпая у колыбели, уверенно говорила: «Прорвемся, малыш!» Главное, ни словом, ни взглядом не упрекала мужа за его увлеченность профессией. Распределение есть распределение. А следовать за ним – ее выбор, Нинин.
Последствия выбора не заставили себя ждать. К концу зимы она походила на такого же червяка, как и грудная дочь. Одежда на молодой девушке висела, глаза ввалились, аппетит пропал. Вадим, конечно, не испытывал восторга от мысли о грядущем одиночестве в далеком Якутске, но все же принял волевое решение:
– Тебе надо возвращаться в Москву.
– Нет! – Даже мысль о разлуке представлялась ей концом света. – Не хочу с тобой расставаться!
– Не уедешь – расстанемся навсегда.
– Почему? – ошарашенно спросила Нина.
– Я после распределения в Москву вернусь, а ты тут останешься.
– Почему?
– На кладбище. – Вадим был истинным медиком. Нюни не распускал и не ходил вокруг да около. Удара не смягчал – называл вещи своими именами. Это действовало. Мысль о скорой кончине радужной Нине не казалась. Скрепя сердце она согласилась уехать и уже через неделю выходила с драгоценным пищащим свертком из дверей московского аэропорта.
Мама сгребла ее в охапку и заплакала. Папа просто смотрел, заглядывал в зыркающий темными глазами кулек и, еле сдерживая дрожь в голосе, обещал:
– Прорвемся, малыш!
Через месяц такого прорыва она стала здоровой, румяной молодой девушкой, про которых в народе говорят: «кровь с молоком». Лариска в менее суровом климате тоже как-то выправилась, вылезла из болячек и незаметно превратилась в Ларочку. Сидеть с внучкой папа поручил супруге.
– Нинуше надо отдохнуть и восстановиться в институте, – сказал он, ведь самым серьезным ударом в отъезде дочери для него стал декретный отпуск. Он боялся, что «замужество засосет и оставит без образования», но Нина не подвела: доверила дочь бабушке и начала посещать лекции.