И вот по пути в Дамаск слышит он зов: «Савл, Савл, зачем ты гонишь Меня!»
Быть может, образ Богочеловека, о Котором он, столь близко принимавший к сердцу религиозные вопросы, не мог не слышать, втайне уже покорил Савла и он уже боролся внутри себя с этой начавшейся для него чудной и необъяснимой властью. И тогда этот зов стал для него поражением в нем ветхого человека и рождением в нем христианина. Так с пути религиозного, но ложного стал Савл на путь религии истинной.
А вот другой пример рождения веры в человеке, который, казалось, был совершенно лишен каких бы то ни было религиозных переживаний. В царствование императора Александра Николаевича был представлен к церковным делам князь Александр Николаевич Голицын. С детства он был близко известен государю, будучи его сверстником и товарищем. Но по всему строю его жизни никак нельзя было в нем предположить убежденного защитника веры. Назначению его к церковным делам удивлялись.
Как-то пришлось ему где-то отстаивать церковные интересы, и кто-то ему заметил:
– Странно слышать эти речи от вас, равнодушного к учению Церкви.
– Нет, – воскликнул тогда князь, – я верю всему, как учит Церковь!
И точно в ту минуту сошла на него вера и больше не покидала его.
До какой степени душа – христианка по самому существу своему доказывает еще следующий случай, в свое время занесенный в повременную печать.
Дочь известного русского эмигранта и писателя Герцена, жившего в Лондоне, была воспитана совершенно вне Церкви и не имела понятия о православном богослужении.
Ей было уже лет четырнадцать, когда проездом через Париж ей случилось зайти в русскую православную церковь. Она входила в православную церковь в первый раз в жизни. И то, что она там увидела, почувствовала, – ее потрясло.
Очевидно, душа ее была особенно восприимчива к впечатлениям религиозным. А тут вся полнота этих впечатлений, к которым другие дети православных семей привыкали исподволь, нахлынула на нее разом. И то, что она тут пережила, было так значительно, так сложно, так сильно, что организм ее не выдержал такого напора мыслей и чувств, – она зарыдала и упала в истерике.
Знаменитое поэтическое создание немецкого всемирного гения Гете Миньона прекрасно передает смутные мечты ребенка, похищенного во младенчестве цыганами, о далекой прекрасной отчизне.
Такая же Миньона – душа всякого из нас. Даже далекая от Бога душа томится по Богу и жаждет Его; жаждет, потому что, нося в себе масштабы бесконечности, только на Бесконечном может успокоиться…
Даже самая острота ненависти ко Христу иных людей показывает их веру. Вот теперь французское правительство борется со Христом, как боролся с Ним некогда Иулиан Богоотступник. В этой борьбе есть какое-то безумие и бешенство злобы. Желают изъять имя Христа из уст граждан, охранить слух детей от звуков этого имени, воспитать детей вне всякого религиозного воздействия. Армия шпионов следит за служащими людьми, не порывающими с Церковью, и офицер, который посещает храм и приступает к таинствам, попадает на дурной счет, и служебное движение его замедляется.
Не то же ли было тогда, когда Иулиан Отступник посылал в изгнание христиан, всячески издевался над христианами, завалил храм Гроба Господня и другие святыни Иерусалима, чтобы истребить на земле все следы Христовой жизни на земле… Но против одного следа пришествия Христова был он бессилен – против следа, оставленного Христом в сердцах человеческих.
И если могло показаться по действиям Иулиана, что он не признает Христа, то только человеку близорукому.
И та власть, которую имел над Иулианом преследуемый им Христос, выразилась в предсмертном его восклицании, которое является одним из самых торжественных исповеданий, вылетавших когда-либо из уст людей, гибнущих за Христа, и которое было теперь тем более знаменательно, что являлось последним признанием человека, посвятившего всю свою жизнь ненависти ко Христу: «Ты победил, Галилеянин!»
Христа Иулиан считал страшным призраком, который надо отогнать от человечества… Теперь же Христос вставал перед ним во всей своей реальности, во всей несомненности Своей вечной власти и Своей непреходящей победы и над ним, над Иулианом.
Ожесточенная борьба кончилась торжественным признанием побежденного…
Мог ли с мертвым так страстно бороться Иулиан!.. Жизненность власти Христа над миром, это чудотворное слово, через ничтожных рыбаков проникавшее в глубь семей, к недоступным тайникам семейных очагов, в ряды непоколебимого римского войска, к скамьям сенаторов, к гордым сановникам и в самые дворцы цезарей и склонившее наконец к ногам Христа равноапостольного Константина, постоянно жгли и мучили Иулиана.