Или жизнь отними ты мою,
Или сам я тебя убью.
Уходи от моей руки,
Уходи, уходи в казаки!»
Нурадыну сказал Идегей:
«Не пойму я цели твоей,
Там, где я родился и рос,
В той стране как с кошкою пес,
С Токтамышем ссорились мы.
Дрался с ним, как голодный волк,
Ибо в этом я видел свой долг.
У Барака, что был именит,
Я забрал таможенный мыт 17,
Токтамыша, чей предок Чингиз,
С трона ханского сбросил вниз,
Головы лишился злодей.
Я возглавил отважных людей,
Я вершины достиг золотой,
Воедино собрал народ,
Слил его я с Белой Ордой.
Отмечал я тех, кто храбрей,
Возвеличил богатырей.
Тех, кто бился, себя не щадя,
Тех, кто ведал дело войны,
Я поставил по праву вождя
Знатным бием иль ханом страны.
Даже дуб, если он одинок,
Человечьим не станет жильем,
Как бы ни был широк и высок.
Одинокий не станет джигит,
Если даже он смел и силен,
Знатным бием,— таков закон.
Ханом стать, мой сын, не мечтай,
Славолюбием не страдай.
Ты — один без народа, один!
Ты не лезь в вельможную знать.
Не могу я тебя понять:
Что за цель у тебя, Нурадын?»
Идегею ответствовал сын:
«Вижу я твой ангельский лик,
Что б ни делал,— всегда ты велик,
Что б ни делал,— всегда мне отец!
Почему оскорбляешь меня?
Почему унижаешь меня?
Оскорбления не потерплю,
Унижения не потерплю!
Я родился в буранный год.
Если перцем набьешь мне рот,
Не заплачу я никогда.
Сладость сахара сердцу чужда
Да и горечь перца чужда.
Я острей, чем булатный нож.
Молоком меня обольешь,—
А не сделаюсь я белей.
Кто я? Лев! Не свалишь меня,
Я свирепей, яростней, злей
Необузданного коня.
Не затянешь арканом, петлей,
Я быстрей, чем скакун удалой.
Нет, со мной не справишься ты.
Смерть твоя — на моем копье,
От нее не избавишься ты!
Или ханом себя утверди,
Иль меня на престол возведи:
А не то уходи с моих глаз,
Уходи в казаки, уходи!»
Зазвенел Идегея глас,
Грянул гром семи небес,
Был ответ Идегея таков:
«Я ореховых выше древес,
Я до самых расту облаков,
Урагана я не боюсь:
Не сломает, не свалит меня.
Я как ясное лето смеюсь,
Я как молния полон огня.
Нурадын, если я рассержусь,
То заснуть я не дам тебе.
Если я с тобой поборюсь,
Одолею тебя в борьбе,
А поспоришь в беге со мной,—
Побежишь за моей спиной.
Нурадын, Нурадын, смирись,
К невозможному не стремись,
Ты не спорь, судьбе вопреки:
Не гони меня в казаки.
Если я тебя прокляну,
То и камни проклятье пронзит,
Небеса мой вздох поразит
И земли возмутит глубину!»
Тут вздохнул он, громко голос.
Нурадын зашатался, упал,
Искривились и рот, и нос.
Сын Камала Джанбай произнес:
«Нурадын — твой единственный сын.
Не сердись на него, Идегей,
Пощади его, пожалей».
И свой гнев Идегей одолел,
Пощадил его, пожалел.
Ожил сын и начал вставать.
Нос и рот распрямились опять,
И сказал он с гневом в глазах:
«Кто я? Облако в небесах!
И пока я дождем не прольюсь,
В небесах я не растворюсь!
Я от матери черным рожден:
Будет мылом мыть меня мать,_
Не сумею белым я стать.
От отца я отдельно рожден:
Пусть меня обучал ты с пелен,
Чтоб в большую попал я знать,—
Не дано мне чванливым стать.
Я из тучи вышел кривым:
Как ни будешь меня ломать,
А не сделаюсь я прямым.
Или ханом себя утверди,
Или в ханы меня возведи,
А не то — исчезни из глаз,
Уходи в казаки сейчас!»
Так ответствовал Идегей:
«Если неслух — единственный сын,
Это страшной войны страшней.
Если на душу, Нурадын,
Взял ты грех - с Джанбаем дружить.
С тем, кто души привык душить,—
Этим душу свою не спас:
Зложелатель в урочный час
До твоей доберется души!
В день, когда я Калтая рубил,—
Чингиз-хана потомком он был,
А усы у него пучком
Надо ртом торчали торчком,
Крепость нашей страны он губил,—
Ты в степи стал ратным вождем,
Чтоб разрушить мой мирный Дом
Град и крепость, что я воздвиг,
Ты задумал завоевать,
Ты привел кочевников рать.
Но наступит судьбы поворот,
И другое войско придет,—
Голове твоей не сдобровать!
Лишь тому, кто в пути, видна
И понятна дороги длина.
Тот, кто познал близь и даль,
Кто и радость познал, и печаль,—
Всем во благо, там, где пройдет,
На пути своем град возведет,
Пожирающий огонь сотворит,
Да рождающий злой в нем сгорит!
Плюнешь раз,— от плевка одного