Ты на поле пашешь чужом.
Не смотри, — твой глаз проколю.
Не болтай, — язык отрублю.
Как змея, заползу в нутро,
И нутро твоё погублю.
Ты любому служить горазд,
Сын тому, кто еду тебе даст,
Раб тому, кто казну тебе даст.
Пусть на семь поколений вперёд
В жалком рабстве иссохнет твой род!
Как пятнадцатою луной
Был святой Рамазан озарён,
Как четверг закатился ночной,
Наступила святая джума[109]
И ночная рассеялась тьма,
И на праздничный небосклон
Вышли вместе Солнце с Луной,—
Я тогда был на свет рождён.
От высоких душ сотворён…
В страхе ты стоишь предо мной,
Именитый Кадырберды!
Если взял бы я в руки свои
Стрелы меткие, луки свои,
Разве я б не отправил тебя,
За твоим родителем вслед,
В дом, откуда возврата нет?
Почему ты поверил, скажи,
Криводушным, погрязшим во лжи?
Ты призвал на помощь обман.
Сделал так, что я бросил колчан,
Ты подверг меня пыткам, султан!
Кто разумную речь произнёс,
Тот об этом не будет жалеть.
Выше дерева я возрос,—
Не согнусь, задев облака.
Я крепчайшего крепче сукá,
Вихрь ударит, — я не свалюсь.
Я быстрее любого коня:
Коль забросишь аркан на меня,—
Побегу, не остановлюсь.
Твёрже я, чем любой укрюк[110]:
Коль пропустишь его через нос,—
Я стерплю, не боясь этих мук.
Я меча-бусгынчыка кривей,—
Ни за что не стану прямым.
Я солёных морей солоней,—
Даже сахаром я не сладим.
Токтамыша, отца твоего,
Государя страны одолев,
Я — его уничтоживший лев.
Всадишь ты в моё сердце нож,
Много раз его повернёшь,—
О пощаде не стану взывать.
Безоружного убивать,
Мужа спящего убивать,
Лишь бессильный решится боец,
Лишь трусливый убийца, подлец!»
Кончив речь свою, Нурадын
На врага спокойно взглянул.
Колышки, что воткнуты в стул,
Заострённые, в бёдра впились,
И на пол, сквозь одежду его,
Капли крови лились и лились.
Был Кадырберды поражён,
Нурадыном был восхищён,
Им любуясь, сказал храбрецу:
«Богатырь, к своему отцу
Возвратись, невредим и здоров».
После этих правильных слов
Приказал его развязать,
Для него коня оседлать.
На коня его посадил,
До Идиля его проводил.
Конь вспотел, — сквозь седло и потник
Пот в кровавые раны проник,
Нестерпимой сделалась боль,
Словно в раны насыпали соль.
Чтоб в пути не стоять, — день и ночь
Гнал коня Нурадын во всю мочь.
Крикнул через Идиль Идегей:
«Ты ли это, мой сын Нурадын?
Возвратись ко мне поскорей,
Ради сына послов я прощу,
Семерых молодцов отпущу!»
Нурадына Кадырберды,—
Верхового на плот посадил,
По волнам Идиля пустил.
Широко вода разлита.
Вот и встретились два плота.
Песню счастья запел Идегей,
И сказал он в песне своей:
«Если семь сольются ночей,—
Не померкнет земля вовек.
Если семь многоводных рек,
Слившись, выйдут из берегов,
Если буря, взметая гладь,
Будет лодку рвать и бросать,—
Словно облако, ты поплывёшь,
Вал бушующий пересечёшь,
Нурадын, мой сын, мой мурза!
Ты орлёнка взметнул в небеса,
Ты его повторил полёт,
Нурадын, мой сын, мой мурза!
Ты крыло лебединое в плот
Превратил, ты Идиль переплыл,
Нурадын, мой сын, мой мурза!
И крыло ты гусиное в плот
Превратил, ты Яик переплыл,
Нурадын, мой сын, мой мурза!
Ты столкнись-ка с моим плотом,
Постарайся ко мне подойти,
Семерых на плоту моём
Хорошенько ты угости,
Нурадын, мой сын, мой мурза!»
И удвоив свою быстроту,
Плот придвинулся близко к плоту,
Перепрыгнул батыр Нурадын
На широкий отцовский плот,
Семерых он взял в оборот,
Их избил и сбросил в Идиль.
Нурадын, судьбою храним,
Увидав отца своего,
На колено упал перед ним,
И целуя руку его,
Он прощения попросил.
В кровь его проник конский пот.
Нурадын свалился без сил,—
А когда он в сознанье придёт?
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
О том, как молодой султан Кадырберды поднял войско, пошёл на Идегея, и о том, как Идегей пал в этой битве.