Граф Ульм (Топая ногой). Нестерпимо!
Лоран (Крикливо). Но уходите же, граф; вы мучаете его высочество. Уйдите. Дайте его высочеству отдохнуть и поверьте, что мы сумеем обойтись без вас.
Король (Пожимая ему руку, слабым голосом). Благодарю, Лоран… Позовите мне Куфеке.
Занавес.
Картина вторая
Мастерская Рагнара Браузе. В глубине ее два окна, выходящие в поле. Вдали видны залитые солнцем и поросшие лесом холмы. Комната старинной стройки, большая, может быть, бывший амбар; вместо потолка покатая крыша со стропилами; Налево большой камин, за ним дверь в кузницу, из которой от времени до времени доносится стук молота. Слева выходная дверь, за нею ниша, задернутая красной занавесью. Посредине сцены тяжелый стол с табуретами вокруг. На нем бочонок пива и много глиняных кружек. Стены голые, деревянные. Между окнами постамент с неоконченной работой, завернутой в мокрую простыню. Около него на ящиках и табуретах гипсовые эскизы. Вокруг стола сидят мастер Рагнар и его гости.
Мастер Рагнар — седоватый человек, косолапый и коренастый. На голове у него красный колпак с кисточкою; одет в расстегнутый серый жилет, такого же цвета штаны до колен, поддерживаемые красными подтяжками, грубые чулки и башмаки, как у крестьян. Движения спокойны и ленивы. Курит большую трубку.
Ценкер — длинный, словно пыльный, уже пожилой блондин с острой бородкой и прядями волос, лезущими в глаза. На затылок нахлобучена старая войлочная широкополая шляпа. Одет в широкие плисовые штаны и такую же куртку, горло повязано желтым платком. Жестикуляция порывистая, голос крикливый.
Пастор Линдфорс — тяжеловесный человек с совершенно круглым лицом; волосы рыжие; носит очки. Одет в долгополый черный сюртук, застегнутый до двойного подбородка. Говорит басом.
Все пьют.
Ценкер (Вставая и протягивая вперед кружку) И еще раз и снова за великое произведение кузнеца Браузе, за «Новый Народ»!
Пастор (Встает, взмахивает кружкой. Браузе сидит посмеиваясь). И да почиет на нем благословение Бога, пламенного и ревнивого, благословение того, кто сказал о себе: Я есмь Сущий!
Ценкер (Садясь и вытирая усы рукой). Пастор задирает меня… Но я не поддамся… Я вот что вам скажу, пастор Самсон, — вы славнейший малый. Вы… словом… парень, каких нам надо побольше! Да, чорт побери! И вот что я вам скажу, пастор Самсон, — это даже доказывает, что у вас есть-таки сердце. т.-е. то, я хочу сказать, что хотя вас ушибли в семинарии всеми пятью книгами Моисее и многими другими, а вы все-таки, — я скажу хоть так, — человек народный!
Пастор. Словно бы Библия не народная книга. Библия — не книга для князей, это слово Бога тьмам тем простолюдинов (Оборачивается к Браузе). Не похож ли, например, ваш юноша на Давида, восставшего против Голиафа?
Браузе. Что — ж? Может быть, на меня повлиял несколько Давид Микель Анжело, которого копия стоит в королевском музее.
Ценкер. Стой, стой, старичина Рагнер, не говори пустяков! Какой Давид? Какие Микель Анжело? Это жизнь, это память сорок восьмого года, это гул и гомон народный, скажу хоть так, вдохновили тебя! И где бы ты взял твоего старика, если не в наших лесных деревушках? Стой, старина, я в ударе и сейчас я разъясню, так сказать, пастору с помощью всего мною продуманного, прочувствованного и… только-что выпитого, что такое отлил из металла дружище Рагнар… коему слава (Старается петь басом). Сла — а-а — ва! Сла — ава!
Пастор (Октавой ниже). Сла — а-ава!
Ценкер. Не посетуйте, друзья, но я должен сказать… Да, так сказать, слово или спич. Старина Браузе, налей мне кружку пива (Браузе наливает и подает ему с улыбкой). Мы с тобою старые черти и друзья, хоть не всегда ладили. Потому что я — душа порывистая и, скажу хоть так, вибрирующая. Я до страсти люблю шумную толпу, громовую песню (Растопыривая перед собой руку). Рука у меня прострелена на баррикаде! А ты — хитрый скептик… Но за скептицизмом твоим, Рагнар Браузе, — скажу тебе и не скрою, — народное сердце! Вот! И теперь оно показало себя, отшельник, медведь! (Пьет и вытирает усы рукой). Допустим, самый простой парень из лесу подойдет к твоему монументу. Что он видит? Своих! Старик… Что такое старик? Это мужик — лесовик! Почему он сидит? Почему понур? Почему плечи у него согбены? Руки, могучие руки, как корявые корни, спустились на землю? Почему скрючен, поджал ноги в растрепанных лаптях? Почему узок и морщинист лоб, колтуном взбиты волосы, взгляд боязлив? Потому, что он устал от жизни! Да. Скажу так: работать на прокорм себя и семьи это у нас уже штука, но ведь у него всю жизнь отнимали заработанное… Да, эти плечи несут на себе так — называемое государство… Оно острым углом своего фундамента, — скажу хоть так, — легло вот на эту самую спину. О, Кариатида! Да. Терпеливый. Ой, какой тупо — терпеливый человечина! Но силач. Гей! Старичина, мужик — лесовик, попробуй разогнуться, попробуй встать! Ого — го! Что это? Горилла? Ого! Великан! Кулаки по пуду. Распрямь грудь, медведь! О, тут материал для героя саги! Да ведь и в самом деле хаживал один — на — один на медведя, осушал бездонные болота, рубил деревья в три обхвата, ковырял землю, спутанную кореньями, ловил рыбу в ледяной воде… А ел… толченую кору, траву да грибы; ржаной хлеб — пирожное! Вот такой сидит: покорный и угрюмый. Ты дед всем нам… Бедный, могучий, загубленный строитель жизни, Кариатида цивилизации, становой хребет человечества!.. А? Довольно? Нет, я еще много могу сказать о нем. Я хил, тонок, нервен, простужен, но я его внук, он во мне! Но, к счастью, он не только во мне, заморыше и полуинтеллигенте. Посмотри, парень, замечаешь? Дедушка немножко удивлен. Это он на внука! Вон видишь: взвился. Как взрыв! Рубаха распахнулась, — видна железная грудь, и из нее растут плечи, шее викинга, и могучее тело увенчано гневной головой… Ангел — мститель! А все-таки мужик: в нем есть лопарская кровь, скулы, что-то земляное! Это его таким вырастили снега, буйные ветры, серое море, пышные ночные зори… Северянин!.. Выдернул топор из срубленного ствола и держит его на голове, а другой рукой размахнулся, словно внятным голосом говорит: «Подожди!» Подожди, — говорит дерзкому врагу… Подожди, — говорит, — Новый Народ. И страшно до трепета сердца смотреть на молодого гиганта… И радостно! Он похож на восходящее солнце над бурным морем, скажу я… И все это — блок! Глыба железа!.. Разинь рот, потому что ты захвачен, человек! А! А! А! Вот это значит сковать железную песню! И это сделал, ворча под нос, молчаливый и ухмыляющийся Браузе. Слава ему!.. (Старается петь басом). Сла — ва! Сла — ва!
Пастор (Октавой ниже). Сла — а-ва!
Браузе. Напечатай это в газетах, Оскар, тогда никому не надо будет смотреть на группу (Допивает кружку и улыбается). Когда Оскар разойдется, — откуда берутся слова. Он может рассказать все на свете и еще многое сверх того. Особенно когда выпьет. Старик с парнем работают в лесу… Ну… может быть, заслышали медведя. Что же старик? Защищаться? Пожалуй, нет сил, а бежать — поздно… Ну, а молодой за топор. Может быть, и так…
Ценкер. Врешь, врешь! Не так! Нет, брат, не то… Не медведь!.. Разве ты сам не назвал свою вещь «Новый Народ»?