Выбрать главу

Темнота под столом сгущается. Наконец-то ты обрел пристанище в своем доме.

Понедельник, вторник, четверг. Ты выползаешь из собачьей конуры, сворачиваешься около стены, возишься с пряжкой на ремне. Вот она!

Теперь ты знаешь, где свет, к тебе возвращаются силы.

Теперь ты видишь, как он поднимается, на ощупь пробирается к двери, прыгает на дверной замок и кусает его, ощущая привкус металла на языке, лает на дверь, открывает ее и выскакивает в проход.

Шумит, скандалит и издает всевозможные звуки, чтобы кто-нибудь услышал, пришел и забрал его.

3

Сколько радостей нам дано на свете? Что ж, пожалуй, можно подсчитать.

Выпить, постоять в баре, еле держась на ногах, поднять кружку, закурить сигарету, поболтать — не важно о чем, погрузиться в непрерывный поток забвения. Но кто тебя услышит?

А на следующий день ползать по городу, преодолевать лестницы, войти в дверь, ходить по ковру, смотреть в окно, играть и болтать с детьми, как городской сумасшедший.

Заняться любовью, я имею в виду — наброситься на нее, а потом надеть на нее одежду, трусы и колготки, нижнюю юбку, свитер, накинуть на нее пиджак, нацепить кепку и послать ее восвояси, а потом побежать во всю прыть, вниз, мимо детского сада, по дорожкам и лестницам.

Влететь в квартиру и наброситься на нее, стащить с нее свитер и колготки, трусы и нижнюю юбку и загнать ее в постель.

Вот она, моя жизнь.

Какое блаженство — заснуть.

А какое блаженство — просыпаться каждое утро. В этом и заключается смысл жизни.

Жизнь так серьезна, только это и радует.

Ты просыпаешься, и это радость, ты просыпаешься всерьез, и жизнь вокруг просыпается, и не только ты, но и соседи, и магазин, и улицы, и звуки, и воздух.

Только она уже не дышит.

Радость жизни. Я жизнелюб. Чем старше я становлюсь, тем больше радуюсь жизни. Я все больше и больше боюсь смерти. Меня это удивляет. С годами я не становлюсь умнее. Наоборот, безнадежная и беспросветная глупость с головой накрывает меня.

Радость и ощущение полного покоя, радость от того, что ты долгое время находишься дома, взаперти, в квартире, закрываешь дверь, гасишь свет, сидишь с включенной лампой у стола, пишешь или не пишешь.

Письменный стол радует тебя, как и другие предметы — пепельницы и лампы, окна и стулья, ковры и двери. Ты испытываешь радость общения с вещами. Все это создано человеческими руками. Этот дом, эти лестницы, этот лифт, эти двери, книги и письма, этот письменный стол, эта авторучка — изобретение письменности.

Сегодня вторник, и я этому рад. Больше всего я радуюсь тому, что я способен говорить, способен думать. Именно сегодня я могу писать.

Как я люблю путешествовать!

Сесть за руль, нажать на газ и стартовать на бешеной скорости, а затем выскочить из города и умчаться — в ночь, в неизвестность. И вернуться обратно.

Впрочем, мне нравятся и короткие маршруты, автобусом или паромом, туда и обратно. Больше всего я люблю паромы и поезда. Они не изменяют своим первоначальным планам, они придерживаются заданного расписания.

У нас короткая память. Мы забываем о самом главном, о радости пробуждения, о том, что можем встать, пойти на кухню и выпить стакан воды.

Стакан холодной воды!

Я не знаю, помнишь ли ты…

Это чувство торжества, когда ты поднимаешься, стоишь на полу или раскачиваешься, когда тебя пронизывает это внезапное ощущение победы и младенческой радости: ты можешь бродить — из комнаты в комнату.

Но больше всего на свете я люблю ходить пешком.

Сегодня вторник, и я выхожу из дома. Я напьюсь. Радость идиота. А после — какая радость: идти нетвердой походкой, забывать слова и терять равновесие, раскачиваться из стороны в сторону и ползти. Все равно что вернуться в детство.

4

Прямо напротив дома по улице Вестре Торггате, где я жил в детстве, расположена гостиница. В гостинице есть бар. В этом баре я просиживаю почти каждый вечер, вот уже два года. Здесь я пью и расслабляюсь. Сидя за столиком у окна, я вижу окно, у которого стоял в детстве и смотрел как раз на то место, где я сейчас сижу, на освещенные витрины.

Так и получается, что колесо наших судеб вращается вокруг нескольких памятных мест. В одно из них я и возвращаюсь.

Улица идет вверх, и на крутом склоне пересекает перпендикулярный переулок, который тоже устремляется вверх, по лестницам. Еще один шаг — и вот уже Юханнескиркен.

Гостиница слева, а дом моего детства — справа. Перед входной дверью — четырехугольный участок с садом и дерево, по-моему, бук. А я пишу — «осина». У гостиницы, рядом с главным входом, расположен бар — зал в форме подковы.