Я записываю в дневнике: «Сидя за столиком у окна, я вижу паром и маленькую лодочную пристань, там полно прогулочных яхт — настоящие плавучие дома с уютными каютами, лампами и телемониторами, а пассажиры чувствуют себя как дома».
Итак, ты на отдыхе: ты перемещаешься из одного комфортного помещения в другое и тем самым отвергаешь сам факт путешествия, ты ничего не покидаешь, ты не причаливаешь к новым берегам. За исключением легкой качки, ветра и дождя, ты перемещаешься без проблем и хлопот, словно путешествуешь лежа на софе в своей собственной спальне в заданном направлении, так что даже поездкой это не назовешь — ты просто спишь.
Роскошные паромы и автомобили, огромные особняки, их все больше и больше — богатство несметное, — но людей, обладающих и владеющих им, почти не видно, они исчезают в недрах своей собственности. Создается такое впечатление, что люди приумножают новоприобретенное богатство, чтобы отдалиться от окружающей среды. Нувориши, конечно, всячески демонстрируют свое превосходство, они изолируются от природы, отгораживаются от всего незнакомого и чужого, путешествуя, они откупаются от любых неудобств и сложностей, защищают себя от нового и непредвиденного опыта. Кажется, люди инвестируют деньги в совершенно новую форму глупости.
Глупость новоиспеченных богачей, нелепость огромных коттеджей и особняков, чересчур большого количества автомобилей. Сколько автомобилей требуется одному человеку? Сколько комнат должно быть в доме? А сколько туалетных комнат нужно миллионеру?
И вообще может ли общество выдержать этот натиск глупости?
Глупость наспех нажитых капиталов. Глупость потребления. Глупость алчности. Глупость нуворишей.
Сидя за столиком у окна, можно увидеть длинную деревянную барную стойку и пивные кружки, подвешенные в ряд на потолке. Троих посетителей, сидящих у стойки, я вижу со спины. Все они увлеченно следят за барменшей, за тем, как она перемещается за стойкой. На вид ей лет двадцать, она одета в черную блузу и черный фартук, поверх голубых джинсов. На нее приятно смотреть. Мне лично нравится, да и всем нравится смотреть на нее. А ей небезразлично, что на нее смотрят с интересом. Зал заполняется посетителями — это и молодежь, и старики, в комнате рядом играют в бильярд. Звон стекла и шейкеров.
Курить здесь не разрешается.
Звуки голосов, вползающий с улицы запах табака и дым сигарет, становится темно, солнце меркнет, оставляя после себя мягкий голубой свет, ночь середины лета.
В двенадцать, ровно в полночь, позади церкви Аскволл Кирке начнется представление «Сон в летнюю ночь» по пьесе Шекспира. Судя по анонсу, этот спектакль играют здешние актеры, в новом переводе, на местном диалекте, а входные билеты стоят сто крон. Можно взять с собой еду и напитки, коврик и складное сиденье.
Я жду друга.
Заказываю бутылку вина. Сидя за столом, я пишу заметки. Какой смысл — бродить? Почему бы не ездить на автомобиле, не путешествовать паромом или поездом, почему бы не летать, путешествовать, как другие, передвигаться, как другие? Я люблю водить машину, я сажусь за руль, включаю зажигание, запускаю мотор и прочь, я люблю скорость, врубаю музыку на полную катушку, закуриваю, опускаю стекла — и по газам.
Я люблю сидеть в поезде и смотреть в окно. Пока я читаю роман, мимо проносятся пейзажи: Ваксдаль, Тренгерейд, Дале, Эвангер, Восс. Первый снег, первый лед, первый легкий поцелуй снега и холодной каменной ограды внизу, на берегу озера Вангсватнет. Зима, лето, весна — а поезд проносится мимо. Я люблю самолеты. Засыпаю и вижу сны, сплю и просыпаюсь, завтракаю, смотрю телевизор и заказываю вино к обеду, виски к кофе, джин на десерт и постепенно пьянею. И все это в воздухе. Чувство легкости и свободы не покидает меня.
Но больше всего я люблю путешествовать паромом. Заходишь на набережной в терминал и поднимаешься по мостику, а потом ищешь каюту на дне парома. Там, лежа на самой глубине, ты слышишь, как шум машинного отделения сливается с шумом моря, а потом выключаешь свет и отдыхаешь, плывешь, погруженный в огромное чрево. Тебя окутывает ночь, ты вспоминаешь о матери, о ночи, о рождении и смерти. Я начинаю плакать.