— Мои пациенты остались в девятнадцатом веке, — отвечает он.
— Да и методика устарела, — уточняю я.
— Но она по-прежнему работает, — говорит он.
Конечно, водка и юмор поднимают настроение, мы скоро уже будем внизу, осталось миновать последний отрезок пути, который ведет нас кратчайшим образом через лес.
Мы выходим из леса и оказываемся на шоссе, оно делает поворот. И вот мы уже на месте.
А здесь все готово к празднику.
Перед церковью в Лилайе накрыты пять больших столов. Белые скатерти, приборы и бокалы, еда и напитки, за столами восседают семьи. Они приготовили блюда на свой вкус. Кто-то трубит, и маленький цыганский оркестр из четырех музыкантов, одетых в черные костюмы и белые сорочки, начинает играть. Мужчина ходит по кругу на метровых ходулях, на нем клоунский наряд, он бросает детям марципановые шарики. С маленького лотка продают шашлыки и разные сыры, сосиски и местные супы. Мы приближаемся к одному из ларьков, но нас сразу посылают к столам, там есть свободные места. Они пододвигают стулья, нас угощает семья Калафатис. Нам предлагают отведать бобы с маринованным перцем, маленькие сосиски и оливки, домашнее розовое вино и анисовую водку, кофе с пирогами с земляникой и малиной, сахарной глазурью и взбитыми сливками. Семья Калафатис — отец и мать, двое их сыновей и две дочери, их друзья и подруги, дедушки, бабушки и разные дядюшки и тетушки, младенцы и молодежь — занимает половину длинных столов, они поют греческие песни, временами их заглушает цыганский оркестр. Музыка набирает темп, пока ее не прерывают горячие аплодисменты. Мы приступаем к трапезе, рюкзаки мы разместили под столом, собака Калафатисов сторожит нас. Мы должны потанцевать. Мы танцуем с дочерьми Калафатиса.
Цыганская музыка требует обязательного танцевального сопровождения. Темп ее нарастает, музыка движется в пространстве, но не линейно, а по кругу.
Музыка подхватывает, как вихрь, она кружится и вертится как волчок, как веретено, она буравит землю, вдавливая ее все глубже и глубже, проникает вглубь земли, штопором ввинчивается в асфальт, и танцующие, проделывая спиралеобразные выкрутасы, словно исчезают в дыре, во тьме, в преисподней. Там музыка наконец успокаивается и сбавляет темп.
Там, в подземелье, и состоится свадьба, все наспех, второпях. Краткий миг единения, объятия во тьме, где все так безоблачно, так прекрасно.
Но тут музыка снова соединяет всех, и сквозь туннель из света и смеха извлекает танцующие пары на свет божий. И здесь уже они нехотя и по одиночке возвращаются, каждый на свое место. И расстаются.
Мы возвращаемся к столам и стульям, к еде и вину, к беседам и сигаретам. К братьям Калафатисам. Они предлагают отвезти нас в Гравию, на машине это всего пятнадцать минут езды, а пешком и все четыре часа. Мы благодарим и взваливаем рюкзаки на плечи.
Шатаясь, нетвердой походкой мы возвращаемся на дорогу, уж здесь-то мы чувствуем себя как дома.
Мы идем по вершинам Пинда, на севере Греции. Ночуем в пансионате местного туристического союза. Сперва в бревенчатом домике, где жарко натопленный камин и удобные кровати, потом в холодной каморке с деревянными скамейками и шерстяными пледами, мы расстилаем поверх них свои спальные мешки и лежим, усталые и без сна. Поход тяжелый, мы очень мало спали. Все, что у нас осталось из еды, — пакет изюма и плитка шоколада. Утром нам надо спуститься к Калабаке, маленькому городу у подножья Метеорских гор.
Эта горная цепочка примечательна тем, что напоминает гигантские скульптуры, или колоссы, созданные благодаря божественному безумию.
Ведь что такое горы? Силы природы, которые сосредоточились именно в этом месте и преобразились в каменные громады. Созерцая горы, невольно задаешься вопросом: а в самом деле был ли какой-то высочайший план, по которому действовал создатель природы? Возможно, поэтому люди строят храмы на вершинах гор?
С балкона номера мы видим достопримечательности Метеорских гор: таверну «Koka Roka», отель, притулившийся у подножья самой высокой вершины, рядом с тропинкой, которая плавно ведет вверх. А монастырь, расположенный на вершине, свидетельствует о том, что человек может прочно и незаметно вписаться в божественный план, ничего не меняя и не совершенствуя. Он просто органично поселяется в нем, следуя законам природы. Птичьи гнезда и лисьи норы, все выглядит так, словно монастырь — это часть гор, словно он всегда был здесь, над долиной, и возвышался над нами, простыми смертными.
Нам надо поесть. Нам надо что-нибудь выпить. Отелем управляет семья Заннетос — хозяйка и ее спившийся сын, красивый парень с рыжей шевелюрой. У него лицо с красными крапинками, а под глазами синие впадины, признак того, что все неладно, что скоро произойдет что-то непоправимое. Но почему? Его тяготит одиночество? Ему досаждает мать? Непосильное бремя долга и ответственности? Воспоминания об умершем отце? Или наследственная склонность к алкоголизму? Или это просто потому, что ему нравится пить? Он кичится тем, что не любит путешествовать. Он не был почти нигде, да и не хочет. Зачем ему путешествия, если сюда приезжают туристы, из всех стран, они сами привозят с собой свои страны, языки и истории. Ему нравится представлять себе, каково это — в США и Австралии, Норвегии и Финляндии, но он никогда не думал туда поехать. Ему хорошо здесь, в этой самой красивой и гордой стране мира, в лучшем из мест величественной Греции, именно здесь, в Метеорах, у подножья этих гор, в этом доме, в этой таверне, в погребе, где солнечный свет рвется в открытые двери.