Обе согласно, с пониманием покивали. Алиша раздражённо фыркнула.
— Я смотрю, ты, девка, совсем берега потеряла!
Я припечатала её вялую ладошку к столу. И выключила ей подачу кислорода. Пять секунд. Десять. Двадцать. Алиша билась, раскрывая рот, словно рыба. Вокруг её стула на полу растекалась жёлтая лужица. Минута. Глаза девицы начали закатываться. Достаточно.
Я встала, брезгливо отодвигая юбки от дуры, лежащей в луже собственной мочи. Обе моих переводчицы испуганно подскочили тоже и теперь стояли соляными столбами.
— Лена! Выдайте этому куску говна ведро и тряпку, пусть вымоет за собой! И вызовите дежурного, двадцать розог ей для первого случая, за неуважение к баронессе.
Ненавижу воспитывать идиоток.
— Хорошо, матушка кельда. Прямо здесь прикажете?
— На площади прикажу. Она же хотела собой похвастаться. Зачем женщину расстраивать?
Итак, до обеда мы успели посмотреть представление с экзекуцией, потом я отправила всех на экскурсию по посёлку (подробную, часа на три, с походом на источник), а сама поехала к озеру. Смотреть рабов.
И трон экспроприировала. Угарный трон, слушайте, мне понравился!
05. А РАЗГРЕБАТЬ ОПЯТЬ МНЕ…
РАБЫ СТЕПИ
Как же их было много. Просто пипец. Это Балхии разрешили взять троих ледащих: двух девчонок да парня с усохшей рукой. Но во многих семьях было по десятку-полтора невольников, а то и больше. У той же Алиши вон — тридцать четыре!
Максим, всё утро занимавшийся инспекцией невольников, подъехал ко мне, с разбегу начав по своей неискоренимой привычке:
— Тарщ командир… Ой…
— Ну, чего там? Говори уже.
— Похоже, наших много. Русских, в смысле. Большинство.
— Интересно, чего это они мимо наших деревень молчком прошли?
— Так у них языки поотрезаны.
— Твою ж мать!
— И я о чём.
— Собрали в кучу?
— Ага. На том пятаке, где вы вчера с каретой стояли.
— Поехали. И вот ещё что. В Лелино целитель хороший и в Карасёво, в принципе, тоже; пошли за ними.
— Уже послал. И даже в Рыбкино, и в Ладушку. В течение часа-двух все должны быть.
— Красавец! Ну, давай смотреть.
О боги… не только языки. У многих были отрезаны ещё и уши. Да всякое, короче. Не люблю я такие подробности.
Удивительно, но большую часть сидящей передо мной толпы составляли мужчины. Женщин было штук пять, наверное.
Речь моя сильно была похожа на ту, которую Вова сказал изменённым после битвы с некромантами. С небольшими вариациями.
— Поднимите руку те, кто меня понимает. Оглянитесь по сторонам: нет ли среди вас человека который не понимает русскую речь? Все наши? Ну и ладушки! Меня зовут Ольга, я баронесса и кельда земель Белого Ворона, и велением моего мужа я буду решать вашу судьбу.
Я вглядывалась в серые лица и внезапно вспомнила «Кавказского пленника». Кто здесь? Жилины? Костылины? Нечто среднее арифметическое или вовсе другое?
— В данный момент ваш статус определён как рабский. Вы можете остаться в нём, а можете стать свободными, приняв наше подданство и принеся клятву верности. Условие одно: в течение пятидесяти лет вы проживаете в тех поселениях, которые будут определены мной или бароном. Переезд — только по специальному разрешению. После отмерянного времени ограничения снимаются — вы сможете переезжать по своему усмотрению, куда вам вздумается. Прежде чем вы примете решение, я хотела бы показать вам… — я пробежалась взглядом по ближайшим рядам, — Ты! Подойди.
Что меня зацепило? Почему не просто первый с краю? Мужик был похож на иркутскую статую первопроходцам. Кто называет лохматого мужика с пищалью Ермаком, кто — Похабовым. Но подошедший ко мне раб был словно копией этого монумента. Если забыть про детали: вырванные ноздри, безобразный шрам через всё лицо, из-за которого правый глаз практически не открывался, отсутствие языка и хм… нда. Яйца ему тоже отрезали. И всё равно он смотрел… не-по-рабски смотрел, короче. За это их и попёрли из Степи — поняла я вдруг! Рабов нашим бабёнкам выдали или самых заморенных, или самых дерзких — как вот этот, не оставлявший попыток сбежать, несмотря на чудовищные побои и увечья! Я села на свой трон и кивнула ему на приступку для ног:
— Садись!
Всё-таки та некромантская супер-практика здорово меня продвинула. Пять минут — и мужик как заново отштампованный. Я вышла из транса и тронула сидящего за плечо:
— Проснись!
Первое, что он должен был заметить сразу — открывшийся глаз. Недоверчиво ощупал лицо, даже в рот залез, не веря, видимо, внутренним ощущениям — или боясь обмануться, потом дёрнул рукой вниз.