...При подходе к станице Скосырская выяснилось, что ее обороняют крупные силы: на 150 автомашинах сюда была спешно переброшена пехота, подошли 40 танков.
Дав дивизии короткий отдых и уточнив расположение противника, я приказал, не ожидая подвоза боеприпасов, начать наступление без артиллерийской подготовки. Я понимал, что действую вопреки существующим правилам, но этого требовала обстановка.
Два полка — 592-й и 619-й — вышли на рубеж атаки к южной окраине хутора Гринев. Как только их заметили гитлеровцы, из Скосырской навстречу на большой скорости устремилось 15 танков с пехотой на броне.
Наши полки залегли в снег и открыли огонь.
Приблизившись метров на пятьсот, противник высадил пехоту и повел обстрел из танков. Но расчеты наших противотанковых орудий и ружей сработали отлично: буквально через несколько минут на поле уже горело четыре танка. Остальные не выдержали и стали уползать в укрытия.
Отбив контратаку, полки снова перешли в наступление. И опять из станицы навстречу нашей пехоте выступило до 20 танков с десантом.
Бой затянулся дотемна. В сумерках хорошо было видно, как догорали еще несколько подбитых вражеских машин...
Не зря предупреждал меня командарм, чтобы я готовился к беспрерывным атакам. Было ясно, что станицу фашисты легко не уступят. Не уступят потому, что отсюда открывался самый короткий путь до Ростова.
Ночью активные действия обеих сторон были прекращены, а утром 29 декабря полки снова перешли в наступление. И опять без артиллерийской подготовки: еще не успели подвезти боеприпасы. Они остались на Дону, а горючего не было.
Вместо того чтобы занять оборону, фашисты бросились [48] во встречный бой. На большой скорости вновь появились танки: пять, десять, пятнадцать, двадцать...
Всего одиннадцать снарядов было на батарее лейтенанта Макаренко из 592-го полка.
— Не торопитесь, ребята! — кричал он. — У нас есть по снаряду на каждого бронированного гада... Это уже здорово.
Первый выстрел — промах...
— Первому расчету оставить орудие и ружейным огнем отражать атаку пехоты, — спокойно скомандовал лейтенант: он отдал все снаряды лучшему расчету... — Огонь!
Головной танк противника вздрогнул и остановился. Постепенно над ним стал подниматься черный ядовитый дым.
— Огонь!
И подожжен второй танк!..
— Все как по расписанию! — прокричал разгоряченный боем лейтенант.
А тем временем артиллеристы третьего расчета вели меткий огонь из винтовок.
Недалеко от батареи Макаренко хладнокровно действовал бронебойщик сержант Тиращенко. Пожилому украинцу будто неведом был страх. Подпустив вражескую машину метров на двести, он сделал точный выстрел из своего противотанкового ружья, и танк запылал. Немецкие танкисты, открыв люки, выскочили из горящей машины и попытались атаковать бронебойщика. Тогда Тиращенко, отодвинув ружье, взялся за автомат. Ни один танкист не избежал пули храброго сержанта. А бронебойщик, покончив с экипажем, снова прильнул к прицелу ружья. Подбил второй танк. Потом бронемашину...
Еще три танка вывели из строя красноармейцы-бронебойщики Норзулаев и Кинжанов.
Самой высокой похвалы заслуживали артиллеристы орудийного расчета младшего сержанта Федора Чижикова. На их сорокапятку двигалось пять танков. Меткими выстрелами воины подбили две машины. Оставшиеся же, маневрируя, ринулись на сближение, непрерывно стреляя по расчету. Первое попадание — и в живых остался только смертельно раненный командир орудия. Ему удалось зарядить пушку и выстрелить еще раз. И третий танк закрутился на опаленном снегу. [49]
Младший сержант терял сознание, его покидали силы. И все же снова послал в ствол очередной снаряд. Последний выстрел он произвел, когда фашистская машина находилась всего в пятнадцати — двадцати метрах. Снаряд, посланный младшим сержантом, сорвал башню с четвертого вражеского танка, вывел из строя его экипаж... Отважные бойцы из расчета Федора Чижикова были посмертно награждены орденом Отечественной войны I степени.
Так, уничтожая фашистскую технику и солдат, воины дивизии успешно отбили все атаки под станицей Скосырская. Но в наших полках почти полностью были израсходованы снаряды и патроны...
В полдень 29 декабря стало известно, что 1006-й полк 266-й стрелковой дивизии на подходе к станице Скосырская был внезапно атакован немецкими танками и отошел, не имея связи с дивизией. Я подчинил этот полк себе и приказал оборонять западную окраину Гринева. К вечеру командир полка нашел штаб 266-й дивизии, и полк вышел из моего подчинения. Так мы узнали о наличии соседа справа.
Наступал вечер. Думалось, что гитлеровцы, проученные днем, не станут атаковать в темноте, а мы тем временем пополним боекомплект. Но так только казалось.
— Атакован танками и пехотой, — услышал я в телефонной трубке голос полковника Ситникова.
А через несколько минут противник начал наступать и на участках других полков.
— Дивизию атакуют около пятидесяти танков и более полка пехоты, — доложил Сивицкий.
Полки не имели боеприпасов и начали отходить. Остатки 592-го спешно покинули хутор Гринев и перешли на правый берег Быстрой. Передовые подразделения 619-го и 610-го полков сменили позиции. А тут еще прекратилась связь с полками, на которые двигалась танковая лавина.
— Вот теперь нам нужно находиться в цепи... — сказал я начальнику политотдела.
— Есть, — ответил Беспалько. — Разрешите идти?
— Пойдемте вместе. Офицерам опергруппы следовать за мной.
У наблюдательного пункта мы столкнулись с солдатами из 610-го полка. [50]
Беспалько громко спросил, почему отходят.
— Как же обороняться? — послышалось в ответ. — Нет ни одного снаряда, ни одной гранаты, нет укрытий от танков...
Где-то рядом с грохотом перемещались фашистские танки.
— Занять позицию вон у того гребня, — указал я. — Там можно укрыться от танков. — И тут же распорядился срочно вызвать батарею 419-го отдельного противотанкового дивизиона — мой последний резерв.
Бойцы стали сосредоточиваться на гребне.
Положение было критическим, но держались люди спокойно. Мы стали другими, чем в первый год войны, ощутили свою силу, научились воевать. Бывали, конечно, временные трудности, неудачи. Но офицеры и солдаты трезво оценивали обстановку, умели найти выход из любого сложного положения.
Ветер гнал поземку, бил в лицо снежной крупой. Лязгали гусеницы танков, гремели разрывы снарядов... Теперь они стали слышны с тыла: по врагу открыла огонь батарея нашего противотанкового дивизиона.
— Что нового? — спросил я Сивицкого, вернувшись на КП после того, как убедился, что отход остановлен.
— Прибыл командир 25-го танкового корпуса генерал-майор Павлов. Он и расскажет новости.
С Петром Петровичем Павловым мы оба еще до войны преподавали тактику в Горьковском бронетанковом училище.
— Ну что? Струсили, что ли? — спокойно спросил он. — Подумаешь, испугались десятка танков... А я, как видно, здесь уже не нужен... Зря меня к вам на выручку послал командарм. Наверное, канючили, просили помощи?
— Танков было не десять, а более пятидесяти. У меня же меньше полка пехоты, к тому же без боеприпасов, — ответил я. — Помогите хотя бы батальоном танков.
— Не могу, — твердо ответил Павлов. — Их мало осталось.
Только теперь я разглядел лицо генерала — обветренное, усталое. Бои под Морозовском были тяжелые и, конечно, потребовали немало сил...