— Товарищ командир, фашисты обходят нас, — докладывали командиру роты Василию Шумовскому.
— Не они обходят, а мы оказываемся у них в тылу, — отвечал старший лейтенант. — А у кого в такой ситуации более выгодная позиция? У нас...
Спокойствие ротного мгновенно передалось солдатам. Выждав, когда фашистская цепь, преследуя наши отходящие роты, обнажит свой фланг, Шумовский приказал открыть огонь.
Немцы залегли.
— Ну вот и хорошо. Пусть немного отдохнут, — сказал ротный.
В цепи бойцов засмеялись: солдаты любили своего командира, охотно отвечали на его шутки.
Однако через несколько минут бойцам Шумовского стало не до шуток: на них бросились фашисты. Отражая контратаку, тотчас заработал пулемет и тут же замолк: убило пулеметчика. Старший лейтенант в два прыжка оказался у пулемета. «Давайте продолжим разговор!» — кричал он, короткими очередями расстреливая наступающих.
Контратака врага захлебнулась.
Но вскоре немцы открыли яростный минометный огонь по расположению роты Шумовского: она мешала им продвинуться, чтобы атаковать фронт еще не успевшей закрепиться дивизии.
Рота В. А. Шумовского укрылась в окопах и блиндажах захваченного немецкого опорного пункта...
Прямым попаданием мины были пробиты деревянные накаты, земля и балки обрушились. Ротного сильно оглушило, ранило нескольких бойцов.
— Будто не для себя строили, — выбираясь из-под обломков, ворчал Шумовский. — Не могли получше сделать блиндаж.
...А немцы поднялись в новую контратаку. И снова были отбиты. В третий раз штурмовали они поредевшие боевые порядки роты и все откатывались назад. Вокруг опорного пункта не осталось даже снега — его разнесло [64] в стороны разрывами снарядов и мин. Казалось, что горстка бойцов не сможет устоять против такого огня... Командир 592-го полка Иван Данилович Аржанцев покрутил ручку полевого телефона, соединявшего его НП с ротой Шумовского. Покрутил машинально, ни на что не рассчитывая: связь с ротой была потеряна еще во время первой контратаки врага. И вдруг услышал голос Шумовского.
— Как дела? — спросил обрадованный Аржанцев.
— Неплохо! Как видите, даем врагам жару.
— А я звонил несколько раз — связи не было...
— Была, — возразил комроты. — Только руки у меня в тот момент были заняты пулеметом.
— Что делаете сейчас?
— Готовимся отбить очередной натиск и слушаем песню.
— Песню? — переспросил Аржанцев.
— Да, товарищ подполковник. Санинструктор Аня Олейник вынесла с поля боя тринадцать солдат и всех уже перевязала. А теперь по их просьбе поет задушевные украинские песни...
За этот бой Василий Шумовский первым в дивизии был награжден орденом Александра Невского. Получили награды и его подчиненные, в том числе и санинструктор Анна Олейник.
Ночью, когда рота соединилась с боевыми порядками своего полка, Аня подошла к замполиту и подала ему заявление:
— Хочу в следующий бой идти коммунисткой.
На коротком собрании отважная девушка тут же единогласно была принята кандидатом в члены ВКП(б).
...В течение всего дня 12 февраля дивизия укрепляла свои позиции, а гитлеровцы методично совершали огневые налеты.
Противник пытался любой ценой задержать наступление советских войск в Донбассе. Наша армия, выйдя центром и левым флангом к Ворошиловграду, встретила упорное сопротивление спешно стянутых сюда нескольких соединений, в том числе двух танковых полков дивизии СС «Райх».
Еще 5 февраля, после авиационного удара и 45-минутной артподготовки, 3-й гвардейской армии удалось прорвать две вражеские оборонительные линии на подступах [65] к городу, но перед третьей неприятель задержал наше продвижение. И вот уже семь дней шла настойчивая подготовка к штурму города.
Ставка требовала в кратчайший срок освободить Ворошиловград и прорваться в Донбасс. А фашисты понимали, что Донбасс необходим им для развития военной экономики. Гитлер прямо заявлял: Донбасс невозможно отдать противнику даже временно...
203-я дивизия находилась у ворот Донбасса. Перед нами уже виднелись терриконы угольных шахт Краснодона... Рядом на этот украинский город были нацелены 266-я и 333-я стрелковые дивизии, а также танкисты 23-го танкового корпуса генерала Е. Г. Пушкина.
Мы тоже готовились к штурму.
13 февраля со стороны немецких окопов вдруг раздалось «ура!», в нашу сторону бежали несколько сот солдат.
Сначала наши подумали, что из вражеского тыла прорывается к своим какая-то советская часть, и поэтому не открывали огня. Но их предположение быстро рассеялось: в атаку шли предатели — власовцы.
С лютой ненавистью дрались наши бойцы с изменниками Родины! В батальоне, где замполитом командира был политрук П. В. Хорунжий, насчитывалось тогда всего сто человек. Наши солдаты встретили власовцев плотным ружейно-пулеметным огнем, а затем поднялись в штыки и погнали их по всему полю. Пятьдесят бандитов навсегда остались лежать в той самой земле, которую предали...
В ночь на 14 февраля вдруг резко потеплело. Раскисли дороги, потянуло весной.
Перед рассветом гитлеровцы обрушили сильный огневой налет на рубежи 592-го и 610-го полков. Но Аржанцев и Погодаев разгадали эту уловку — огнем они решили прикрыть свой отход. Тут же была выслана разведка, сбившая небольшое прикрытие врага, и полки двинулись в наступление.
К утру полк Аржанцева во взаимодействии с 39-й танковой бригадой занял Малый Суходол, а во второй половине дня первым из нашей дивизии ворвался вместе с танкистами в Краснодон.
Затем после короткого боя полк майора Погодаева занял село Поповка и вместе с 619-м полком Яремчука [66] овладел хутором Беленький. Преследуя врага, майор Погодаев к исходу дня доложил, что вышел на рубеж западная окраина Краснодона, Гавриловка, а майор Яремчук со своим полком занял хутор Нижне-Дуванный и село Изварино.
...Когда штаб дивизии прибыл в Краснодон, центральная площадь была полна народу.
Освобождая населенные пункты, мы привыкли к тому, что жители с радостью встречают воинов. Но сейчас лица людей были суровы и мрачны. Я сразу понял: что-то случилось. И не ошибся.
— У нас в городе страшная трагедия, — сказала мне пожилая женщина. — В последние дни гитлеровцы раскрыли подпольную организацию молодежи. За связь с нею арестовали десятки жителей. Многих поубивали... А многих живыми столкнули в ствол шахты и завалили выход.
...На улице возле шахты № 5 и во дворе самой шахты толпились сотни людей. В основном старики и женщины. Женщины плакали.
Здесь же я встретил майора Беспалько. Он подошел и сказал, что ствол шахты завален трупами. А собравшиеся люди — родственники тех, кто погиб или пропал без вести в фашистских застенках.
— Краснодонцы считают, что в шахте после казни могут еще быть живые... — тяжело дыша, сообщил Игнатий Федорович. — Жители сами пытались разобрать завал, но он оказался заминированным.
— Возьмите саперов, окажите необходимую помощь и лично проследите за всем, — попросил я начальника политотдела.
Всякое доводилось видеть на войне солдату: сожженные деревни, где на пепелищах, словно окаменевшие от горя, сидели погорельцы; дороги, по которым брели голодные, бездомные детишки, потерявшие родителей; видели, как горят поспевшие хлеба, а ветер доносит со стороны пожарища вместе с запахом гари едва уловимый запах печеного хлеба; теряли боевых товарищей — только что говорили, спорили, шутили — и нет человека; видели, как рушатся мосты, как вода в реке становится красной от крови.
Но то, чему мы стали свидетелями в Краснодоне, потрясло даже бывалых воинов. [67]
После разминирования из ствола шахты № 5 стали извлекать трупы. Десять, двадцать, тридцать, пятьдесят... Их аккуратно рядами складывали на перемешанный с землей, по-весеннему талый снег. А краснодонцы, несколько часов простоявшие у шахты, осторожно обходили эти застывшие ряды, жадно всматривались в обезображенные, посиневшие лица и шли потихоньку дальше, если не находили близких.