— Не за чем. Все уже сделано.
Джек и я занимаем свои места за столом из темного дерева. Комната выходит на ее красивый сад, полный цветов и фруктовых деревьев. Мать выходит из комнаты и возвращается с тележкой.
— Будьте осторожны, тарелки очень горячие, — предупреждает она, поставив перед нами блюда с отбивной из молодой баранины, смесью гороха с морковью и картофелем. Она ставит корзинку с булочками и соусник в центр стола, и сама садится.
— Может это пойдет тебе на пользу, — говорит она.
— Может мы все вместе в это же время соберемся в следующем году, — отвечает Джек.
Тревога пробегает у нее по лицу.
— Приятного аппетита, — говорю я.
Джек берет нож и вилку.
Его мать поворачивается ко мне, и в ее глазах есть что-то такое. Сначала мне кажется, что это зависть, нормальная материнская зависть, которую ощущает мать за своего сына, выбравшего свою вторую половинку, а потом я понимаю, что это не так. Это страх. Она считает меня настолько страшной. Я все еще пристально смотрю на нее в полном шоке, но она отводит глаза в сторону. Она разрывает на кусочки хлеб, положив его на тарелку.
Я оборачиваюсь на Джека. Он ничего не видит, потому что занят разрезанием мяса, и только поднимает глаза, когда подносит вилку ко рту.
— Что? — спрашивает он.
— Ничего.
Я опускаю глаза вниз на свою тарелку. Она хочет стереть меня в порошок, как стирает ластик, написанное карандашом. Она не может знать, кто я на самом деле, но какой-то инстинкт заставляет ее понять и не доверять, не позволять мне войти в ее семью.
Еда превращается в полную катастрофу. Мать и я почти ничего не едим. Как только Джек кладет нож и вилку, она обращается к нему.
— Мне нужно побольше льда. Ты не мог бы принести из морозилки, Джек?
— Конечно, — Джек встает и направляется на кухню.
— Можешь достать из большой морозильной камерой в сарае? — спрашивает она.
— Может мне стоит и возвращаться очень медленно? — с ухмылкой говорит он.
— Это было бы мило с твоей стороны, — отвечает его мать, но в ее голосе не слышится веселья, больше беспокойства.
Как только дверь закрывается, она говорит:
— Я всегда предпочитала эскизы картинам. Картины более закрытые, законченные вещи, которые скрывают под собой слои лжи. Эскизы это же всего лишь основа, костяк. Они более честные и открытые, в них нет вранья. А вы что предпочитаете?
— Если мы на самом деле говорим об эскизах и картинах, то я предпочитаю картины. Я знаю, что конечный продукт — это серия непредвиденных обстоятельств, и я ценю его, этот великий замысел жизни, позволяющий этим обстоятельствам стать красивым шедевром.
Она хмурится.
— Я хочу иметь внуков. Я хочу, чтобы они видели во мне пожилую женщину, которая носит платки и глупые шляпки и гадает на кофейной гуще. Ты та женщина, которая способна дать мне это?
Я сглатываю.
— Послушайте, Джек и я только недавно познакомились, еще слишком рано, говорить об этом. Это не карты.
— Что тебе нужно тогда от моего сына?
Я чувствую полный дискомфорт.
— Вы спрашиваете так всех женщин, которых он приводил к вам домой?
— Он никогда не приводил ни одну женщину сюда.
У меня отпадает челюсть.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Мне ничего не нужно от вашего сына. У нас есть отношения.
— Лгунья, — очень тихо говорит она.
— Как вы только что назвали меня?
— Ты слышала. Ты опасная женщина, манипулирующая женщина, мисс Харт. И я сидя здесь, хочу сообщить, что никогда не позволю тебе разрушить эту семью или моего сына, если на то пошло.
18.
Мы прилетаем в аэропорт Лас-Вегаса, я смотрю в окно на искрящийся город, раскинувшийся на мили каким-то волшебным образом в пустыне. За стенами аэропорта жуткая жара, которая ударяет по тебе словно стена жара. Мы быстро идем в сторону сверкающего пурпурного внедорожника, который ожидает нас. Внутри просто потрясающе прохладно.
— Алый? — со смехом спрашиваю я.
— Это причастность к «Hard Rock» — говорит Джек.
Мы прилетели в Лас-Вегас на уик-энд, я никогда не была здесь, и когда об этом сказала Джеку, он ответил: «Ну, считай, что ты не жила, раз не побывала в Strip». (квартал развлечений (особенно в Лос-Анджелесе, Майами, Лас-Вегасе)).
Путешествие в Strip – квартал развлечений занимает около пятнадцати минут. Я гляжу на улицы пользующиеся дурной славой широко раскрытыми глазами. Передо мной предстает чрезмерно, гламурная фантазийная площадка, напоминающая гигантскую съемочную площадку Голливуда с миниатюрой Сфинкса, пирамидами, статуей Свободы и Эйфелевой башней. Я даже сфотографировалась у магазина М & М, чтобы показать маме.