Выбрать главу

Первый спортсмен — миллиардер, но большую часть денег (около 90 %) заработал не на гольф-поле, а на рекламе).

— И что ты запросил на этот раз?

Он медленно расплывается в улыбке.

— Белье. Я попросил самое дорогое, самое красивое нижнее белье, которое они в состоянии достать.

Я ничего не могу поделать с собой, потому что очень сильно краснею, чувствуя, как мои щеки начинают пылать.

— Ты не мог.

— Отчего же. Я именно это и сделал. Пойди и посмотри.

Несколько секунд я не двигаюсь, мы в упор смотрим друг на друга. Я поворачиваюсь и направляюсь в спальню. В дверях останавливаюсь и оглядываюсь, он по-прежнему в упор смотрит на меня своими бездонными глазами.

На кровати я вижу белую коробку с черной вязью, написанным именем дизайнера. Я открываю его, он наполнен шелестом светло-голубых кружев: полуоткрытыми чашками бюстгальтеров, стрингов, тонкими прозрачными трусиками с поясом для чулок с белыми бантиками и чулками. Здесь же лежит маленькая карточка, в которой говорится, чтобы я заглянула в шкаф. Я открываю шкаф и непроизвольно ахаю. Настоящий китайский стиль. Не дешевые вещи, купленные в Гонконге, в которых ходят официантки, имея выпиющие разрезы, открывающие весь путь до промежности, именно то, что я носила в клубе, но самая мягкая, самая красивая, пепельно-белая китайская шелковая парча. Я провожу медленно пальцами по маленьким голубым цветам. Моей бабушке бы очень понравилось. Я оборачиваюсь к Джеку, стоящему в дверях.

— Это очень, очень красиво, — шепчу я. Я так тронута его заботой, что у меня дрожит голос.

— Хорошо. Ты можешь это одеть сегодня вечером.

— Спасибо.

Его глаза темнеют.

— Поблагодаришь меня потом. 

* * * 

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он поздно вечером.

— Также, как и ты, — отвечаю я ему.

И он действительно выглядит потрясающе, мне хочется его просто съесть. Он одет в черный костюм идеально подогнанный, который полностью демонстрирует его физическую комплекцию, бледно-серую шелковую рубашку, почти прозрачную, и начищенные черные туфли. Я никогда не видела его в такой цветовой гамме.

Мы идем на ранний ужин в «Shanghai Lily». Еда восхитительная. В последний раз я ела такого вкусного омара, когда была в Сингапуре с бабушкой и дедушкой. Даже еду прикрывают фольгой из сусального золота, чтобы порадовать сердца Азии хай-роллеров, поскольку золото считается талисманом удачи.

В конечном итоге мы оказываемся в «Shadow», попивая коктейли. Я с полным изумлением смотрю на гигантские экраны с подсветкой, увеличивающие тень танцующей женщины. Внешне это отличается от всего, что я видела.

Я пью какой-то зеленый коктейль и наблюдаю за барменом, который показывает настоящее шоу, подбрасывая бутылки в воздух и ловя бутылки своих коллег. Зал наполнен молодежью, весельем и покачивающимися бедрами, я поворачиваю голову, улыбаясь Джеку, который не спускает с меня глаз. Улыбка угасает на моих губах, потому что его глаза — это тлеющие угли.

— Что? — спрашиваю я.

Его рука скользит в прорезь моего платья, вверх по бедрам, раздвигая их.

— Я всегда хотел, трахнуть тебя пальцами под столом в общественном месте, — один его палец слегка дотрагивается до моих стрингов, говорит он шепотом:

— Возможно из-за того, что ты не сможешь закричать, когда будешь кончать, поскольку все на тебя смотрят.

Зеленый коктейль с тоской поднимает адреналин в моих венах, а влага просачивается между ног. Клитор набухает от одних его слов, требуя его прикосновений. Я ставлю бокал, чувствуя себя внезапно смелой и раскованной.

— Ну-ну, попробуй! — с трудом выдыхаю я.

С чувственным рычанием он вставляет свой палец в меня.

Я ахаю.

Его зубы поблескивают в полумраке.

— Ты только посмотри на себя. Всегда такая мокрая и горячая, — говорит он двигая пальцем внутри меня. — Раздвинь ноги по шире, — требует он, скользя большим пальцем другой руки мне в рот. Я зажимаю его между зубами и начинаю сосать. Его палец продолжает описывать круги вокруг моего клитора, а другой свернулся у меня во рту.

— Нас могут вышвырнуть за это, — шепчет он.

Я отпускаю его палец изо рта, и воровато оглядываюсь по сторонам, вокруг настолько темно, никто не смотрит.