— Почему? — выдыхаю я. Слишком потрясенная, чтобы разозлиться.
— Потому что ты дралась с извращенцем. Потому что я волнуюсь за тебя. Снимай свои чертовы заслоны, Лил.
Я качаю головой, пытаясь привести мысли в порядок.
— А что насчет Андреа?
Теперь его очередь хмуриться.
— А что с ней?
— Разве я неправильно расслышала, ты решил позвать ее на ланч? — спрашиваю я, с сарказмом, который струится из моих слов.
— Андреа старый друг семьи. Она заботится о моем доме, когда я в отъезде. Она забирает почту с пола и проверяет не лопнула ли какая-нибудь труба, пока меня нет. Я плачу ей за это. Она для меня ничто.
— Ну, на мой взгляд все выглядит совсем не так.
Он хмурится.
— Что тебе кажется не так?
— Похоже, что она влюблена в тебя.
— Андреа не в меня влюблена. Она надеется подцепить на крючок богатого мужчину. И она знает истинное положение вещей касательно меня.
— Ее сегодняшнее поведение как-то мало соответствовало тому, что она знает истинное положение вещей касательно тебя, — напоминаю я ему.
Он небрежно пожимает плечами.
— Ладно, я найму кого-нибудь другого.
— Хорошо, — беспечно говорю я, насколько могу, конечно, но внутри каждая клеточка у меня поет от радости: мало того, что я никогда больше не увижу ее наглое высокомерное лицо, но мне теперь не придется беспокоиться об их отношениях, как это было раньше.
Я смотрю на красивое лицо Джека. Даже находясь в общественном месте, я хочу потереться о него своим телом. Я отворачиваюсь и перевожу взгляд на нетронутый латте и капучино Робина.
— Ты не боишься, что я обнаружу что-то, что может отправить тебя в тюрьму?
— Нет, — говорит он моментально.
— Почему?
— Потому что, моя дорогая Лили, за последние десять лет я выкарабкался сам и вывел свою организацию из всего, что является незаконным. Мне нечего бояться.
— А как насчет кровати, заваленной деньгами? — бросаю я вызов.
— Откупные деньги.
Я хмурюсь.
— Ты не должен собирать откупные деньги.
— Это правда, сами деньги мне не нужны. И это один из последних бастионов организации, от которого я хочу отказаться, но это означает, что мне придется отказаться от «Эдема» и клубов Доминика и других гораздо более опасных способов наемного рэкета.
— Понятно, — но на самом деле мне ничего не понятно.
— Я не являюсь наркодилером, Лил.
— А что должно прийти шестнадцатого числа?
Он вздыхает.
— Контрабанда. Она не только поставляется шестнадцатого, а приходит все время. Я не верю, что налог должен составлять восемьдесят два процента от цены. Я ощущаю себя настоящим, современным Робин Гудом, когда продаю пачку сигарет или бутылку виски за настоящую цену.
— Но, когда мы впервые встретились ты сказал мне, что ты гангстер.
Он отрицательно качает головой.
— Это ты хотела верить, что я гангстер. Я просто не стал разуверять тебя.
— Шейн сказал мне, что ты хотел стать ветеринаром.
— Да. Давным-давно, когда мне казалось, что я могу разговаривать с животными, и они отвечали мне.
Я накрываю его руку своей и рассказываю ему историю про ворон, пока я веду свой рассказ, гнев уходит из его взгляда. Его глаза светятся теплом и наполнены какими-то сильными эмоциями.
— Моя бабушка до сих пор хранит все те блестящие предметы в коробке, — в конце говорю я.
Я вижу, как поблескивают слезы у него в глазах.
— Что? — спрашиваю я.
Он качает головой и долгое время просто смотрит на меня с выражением, которого я никогда не видела прежде. Я не рискую определить на что оно похоже. Если это чувство, о котором я думаю, тогда оно проявится со временем. Я не буду даже пытаться отгадать его. Для меня это будет слишком страшно при моем ранимом эмоциональном состояние.
— Иногда я даже не знаю, что мне делать с тобой, Лил. Мне бы хотелось встретиться с твоей бабушкой.
— Именно так она и сказала, — отвечаю я с улыбкой.
Он улыбается в ответ.
— Давай, попробуем отвезти тебя домой.
— Прости, я совсем забыла поинтересоваться. Тебе удалось решить проблему с мамой?
— Неа.
— Правда?
— Спроси меня почему.
Я прикусываю нижнюю губу.
— Почему?
— Потому что во время молитвы у нее было видение. Она увидела меня всего в крови, которая хлестала у меня из груди, а ты стояла рядом со мной. Ты стала причиной моей смерти.
Я в упор смотрю на него пребывая в полном шоке. Сама идея настолько чудовищна, тем, что открывает самые ужасные перспективы. Его слова, словно жуткое цунами накатывают на меня, накрывая целиком. Пена и ложь обрушиваются на меня, из-за возникшей паники внутри себя, я пытаюсь глотнуть глоток воздуха, который с яростью устремляется в легкие, но они скованы льдом, как и мое сердце.