Я закрываю глаза и позволяю солнцу подсушить кожу. Но я понимаю, что не могу расслабиться до конца. Сажусь и смотрю в сторону море, но я его больше не вижу. В панике бегу к кромке воды, потому что это все на что я способна. Мои глаза прикованы к его мощным рукам, которые идут брасом, и он все дальше и дальше уплывает. Когда он становится всего лишь маленькой точкой на горизонте, у меня сжимается горло от страха. А что, если по-настоящему сильное течение поглотит его?
Джек
С каждым ударом рук о воду мое сознание становится яснее и яснее, пока не становится таким же чистым, как кристалл. У меня в голове прокручиваются совершенные разные мысли. Я сижу в кузове белого микроавтобуса, вытирая кровь с бейсбольной биты. Я сижу в темноте в чьей-то квартире, и как появляется сам хозяин, включая свет, едва ли не получив сердечный приступ, увидев меня. И как я улыбаюсь ему, словно он давнишний мой пропавший друг. Это именно те вещи, которым приходится учиться, если ты сборщик долгов. Люди лохи — они прибедняются, пока им не начинаешь угрожать физической расправой. Да, он заплатил.
Образ Билли Джо Пилкингтона приходит мне в голову. Его холодные, пустые глаза. Билли был легендой на своей территории, контролируемой бандой подростков. Его репутация — бесстрашная и безжалостная. Его имя, как правило, передают шепотом, когда ведут разговоры о насилии и беспределе на улицах в некоторых частях Лондона.
Его называют летучей мышью, появившейся прямиком из ада. Никто никогда не осмеливался перечить ему. Никто не посмел ослушаться его и остаться в живых, чтобы поведать свою историю. Никто, кроме меня. Но это было очень давно, когда мне нечего было терять.
Я знаю, что я никогда не вернусь к той жизни. И я совершенно отчетливо понимаю, что мне нужно сделать. Не будет никакой войны за территорию, пока я жив. Я неторопливо взвешиваю все варианты, всю ситуацию, которая может в дальнейшему сложиться по-разному. Я понимаю, что любой вопрос необходимо решить мирно. У нас слишком долго было всего лишь шаткое перемирие.
Вдалеке я вижу яхту, люди загорают на палубе, одна женщина стоит в бикини, рукой заслонив глаза от полуденного солнца.
Она начинает махать мне. Я перестаю плыть и оборачиваюсь, глядя на пляж. Я мог бы поплыть дальше, но я вижу Лили, стоящую у самой кромки воды. Я не вижу ее лица, но чувствую, что она напряжена и внимательно смотрит в мою сторону, беспокоясь обо мне. Я переворачиваюсь и начинаю плыть обратно к ней. Как только я опускаю ноги в песок, она бежит ко мне, ничего не говоря, всего лишь крепко обнимая.
— Мне так жаль. Я никогда больше не буду ставить свой телефон на беззвучный режим, — почти рыдает она.
Я поднимаю ее на руки из воды и кладу на песок. Море восстановило мои силы, но ее же сделало напряженной и испуганной. Ее глаза широко распахнуты и такие яркие. Я кладу свою ладонь между ее бедер, такие теплые и шершавые от песка. Солнце светит сверху на нас, согревая мне спину. Соленые капли падают ей на лицо, добавляя прекрасный золотой оттенок. Ее соски на вкус стали солеными, когда я ласкаю и покусываю их. Она притягивает мои бедра к себе, желая большего. Я с такой силой вхожу в нее, наше соединение бешенное, настойчивое и дикое. Это превосходное траханье, мы не обращаем внимание ни на морской бриз, ни на солнце, ни на скалы.
Мы одеваемся и направляемся вверх по лестнице, держась за руки. Я никогда не чувствовал себя так близко к другому человеку. Потом звонит Доминик, и я ловлю себя на мысли, что мне опять придется смывать кровь со своего тела.
Лили
Опускаются сумерки и из всех уголков поднимаются ночные ароматы. Все живое — трава, деревья, цветы, люди — все раскрывают свой собственный запах ночью успокаиваясь.
И эта уйма запахов окружает нас, пока мы сидим в ресторане под открытым небом, куда меня привез Джек. Я поднимаю бокал с вином и отпиваю глоток. Вино отлично охлажденное, я даже слизываю капли с запотевшего стекла, у них свой собственный вкус. Я поднимаю глаза, он пристально наблюдает за мной, и от этого я краснею.
— Расскажи мне о своем детстве, — прошу я, чтобы скрыть как-то свою бестактность.
— Пока не умер мой отец... я был счастлив, хотя у нас все время не хватало денег, потому что он был неисправимым игроком. Я помню, как моя мать бесконечно жила в долг, даже с мясником, который продавал ей самые дешевые куски мяса, но несмотря на это, мы были настоящей счастливой семьей.
Я смотрю на него с удивлением, потому что он открыто признается, что его отец был профессиональным картежником. И в его словах нет осуждения, нет злости и нет ощущения, что он чего-то был лишен, только странная и впечатляющая верность семье.
— А что насчет тебя? Каким было твое детство? — спрашивает он.
Я тщательно выучила, почти назубок, всю свою историю (отец алкоголик, забитая мать, весь рассказ, боль от которого я даже чувствую до сих пор под кончиками пальцев), но я понимаю, что не могу произнести ни слова. Я не хочу ему лгать! От неожиданности я моргаю. Какого черта? Я собираюсь испортить мое первое задание, это явно заставит его насторожиться.
— Я расскажу тебе о своей семье в другой раз, — говорю я, и желая отвлечь, протягиваю руку и касаюсь его пальцев, он тут же сжимает мою руку.
Я смотрю на наши сплетенные пальцы и во мне поднимается старая, назойливая боль, когда я был безумной, и она съедала меня до костей. Я начинаю сердиться на нее, чувствуя себя такой жалкой, сентиментальной дурочкой. Я сижу здесь, но я на самом деле не я. Этот мужчина никогда не сможет стать моим. Он никогда не разделит со мной мою настоящую боль. Я нахожусь здесь исключительно, чтобы проделать свою работу. Я здесь, чтобы уничтожить его, а не стремиться к нему, как влюбленная девица. Я здесь, чтобы спасти других людей, сыновей и братьев от смерти от таких людей, как он. Я смотрю на него снизу-вверх.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
На этот раз я не позволяю себе окончательно раствориться в собственном горе. В этот раз я наконец-то узнаю саму себя. Вот так просто и красиво. Я не растеряюсь и не сойду с пути, потому что сильная. Я смогу это сделать. Я улыбаюсь, сжимая свое сердце и говорю:
— Я в порядке. Ты хотел узнать о моей семье? Позволь я расскажу тебе о них. Мой отец был алкоголиком, не уверена, жив ли он еще. Моя мать была забитой, слабой женщиной. Она позволяла избивать ее и меня, когда мне исполнилось пятнадцать, я сбежала.
— Прости, — тихо говорит он, и начинает поглаживать внутреннюю сторону моего запястья. Движения такие нежные и ласковые, и внезапно у меня появляться желание разрыдаться.
— Прости, что спросил, — говорит он.
Я смотрю на него, у него такое заботливое выражение лица, нежное. Ох, вот вам и ирония. Он думает, что я расстроена из-за того, что вспомнила свое прошлое. Это заставляет меня почувствовать себя еще хуже. Я отрицательно качаю головой.
— Все нормально. Ты сказал, что хочешь приехать сюда, чтобы подумать. Тебе удалось?
Его глаза темнеют.
— Да, но боюсь, что мои планы перевернули с ног на голову.
— Что ты имеешь в виду?
— Мой брат Доминик, ты с ним еще не знакома, так ведь?
Я отрицательно качаю головой.
— Он немного вспыльчивый. Он напился и отправился в один из клубов Пилкингтонов и вызвал Билли Джо Пилкингтона на кулачный бой.
— О, Боже! Но как он пьяный перевернул все твои планы?
— Билли Джо Пилкингтон — животное. Если он будет сражаться с моим братом, то серьезно покалечит его. Я не могу этого допустить, поскольку я глава семьи и несу за семью ответственность. Я буду драться от имени семьи Иден. Возможно, это положит конец этой глупой вражде.