— Ну, давай. Я просто хочу увидеть свой член в твоем красивом ротике.
Я поднимаю одеяло и черт возьми он жесткий, как кусок дерева. Я назад укладываю одеяло, прикрывая его тело.
— Вредина, — ворчит он.
Я ухмыляюсь.
— Кстати, нам придется через несколько дней навестить маму. Она хочет встретиться с тобой.
* * *
— Просыпайся, Лили. Проснись, — голос Джека вырывает меня из сна. Сбитая с толку и находясь все еще в яростных воспоминаниях сна, оборачиваюсь к нему, в приглушенном свете от лампы, стоящей на прикроватной тумбочке, он лежит на кровати совершенно неподвижно. Его тело напряжено и все еще испытывает боль, чтобы двигаться, поэтому он лежит на спине и смотрит озабочено на меня.
Он протягивает руку и мягко опускает меня назад на подушку.
— Ты кричала.
Вся моя кожа влажная от пота, я глубоко вдыхаю.
— Не спишь?
— Боль не дает заснуть, — отвечает он скрипучим голосом.
Я приподнимаюсь на локте.
— Настолько сильно болит?
— Я буду жить. С тобой все в порядке, Лил?
Я делаю глубокий, успокаивающий вдох.
— Ничего страшного, просто приснился кошмар.
— Про что?
Я зеваю, не прикрывая рот рукой, не могу рассказать ему о Льюке и существует только один способ, чтобы отвлечь его. Я тихо смеюсь.
— Ты все еще хочешь секса?
На долю секунды он смущается, но потом вижу знакомый отблеск сексуального возбуждения мелькает в глубине его глаз.
— Что скажешь?
Я откидываю одеяло с наших тел и опираюсь на ладони по обе стороны от него, очень осторожно опускаюсь на его эрегированный член, вздыхая от удовольствия, пока его огромная эрекция входит, растягивая и наполняя меня снова.
— Бог мой! Я так скучал по твоей тугой киске, — стонет он.
Осторожно, стараясь не касаться его своим телом, я захватываю своими тугими мышцами его член и начинаю двигаться вверх-вниз, мне кажется, он чрезвычайно толстым. Кошмарный сон распадается на осколки, опадая, словно листья осенью, и я забываю все эмоции, которые испытала в этом сне.
Я испытываю чистое удовольствие и чувствую, как он становится еще жестче и больше глубоко внутри меня. Я знаю, что скоро он зайдет за грань. Я ощущаю его пальцы, двигающиеся на моем влажном, набухшем клиторе, пульсирующим и очень напряженным.
В тот момент, как его семя устремляется вверх по члену, он крепко зажимает мой тугой бутон между пальцами. Внезапные и такие яростные эмоции, накатывают на меня, и они настолько отличаются от моих осторожных манипуляций с ним, когда он заставляет своими действиями меня кончить. Я стараюсь слишком резко не дергаться от этого, но блаженные спазмы проходят по моему оргазму с ног до головы, но его собственная кульминация инстинктивно заставляет с силой совершить последний толчок в меня, опуская мои ягодицы на его бедра.
Его стон перемешен взрывным экстазом с ужасной болью. Какое-то время я удерживаю его в ловушке внутри себя, пока не успокаиваются наши тела от вибраций. Помню, однажды я прочитала, что сердце похоже на росток с усиком, и не может процветать и расти в одиночку. Оно всегда будет тянуться к ближайшему и чему-то прекрасному, потому что не в состоянии сам себя обвить и ему необходим кто-то другой. Я пытаюсь осторожно приподняться, но у него вырывается звук протеста.
— Что? — шепчу я, замерев, боясь, что причинила ему боль.
— Я так... — он колеблется пару секунд. — Горжусь тобой.
17.
Через неделю после боя, когда синяки уже пожелтели, но ребра до сих пор так и не зажили, мы едем в дом матери Джека на обед. Она живет в коттедже, перед которым разбит очаровательный английский сад. Английские сады всегда очень красивые весной, но ее до сих пор выглядит очень красивым. У входной двери висят кашпо с фиолетовыми петуниями. Дверь открывается прежде, чем мы нажимаем на звонок, и на пороге появляется удивительно маленькая женщина, возможно, около пяти футов и трех дюймов, с необычайно яркими зелеными глазами, приветливо улыбаясь нам.
Она тепло целует сына в обе щеки и официально протягивает мне руку. Я рада этой показной формальности. Ее рука маленькая, но сильная, настоящая рука садовника. Джек знакомит нас.
— Приятно познакомиться, Лили, — говорит она, у нее мягкий голос, но ее акцент намного больше, чем у сына.
— Приятно познакомиться, Мара, — отвечаю я.
Она довольно быстро убирает свою руку и соединяет с другой, прислонив близко к груди.
— Вам лучше войти, — говорит она и проводит нас в гостиную, которая выглядит точно так, как я и ожидала. Чистая, прибранная, тюлевые шторы с двух сторон подхвачены зажимами, в изобилии семейные фотографии и изысканные фарфоровые фигурки на подоконнике.
— Садитесь, — приглашает она и оставшись у двери, как-то неуверенно интересуется, не хотим ли мы чего-нибудь выпить.
— Нет, ты садись, а я приготовлю нам всем выпить. Что ты будешь, мама?
Я сажусь на диван, она приседает на краешек бархатного кресла в стиле королевы Анны.
— Я выпью шерри, — говорит она, и я замечаю, как крепко сжаты ее руки на коленях.
— Лили? — Джек смотрит на меня, приподняв бровь.
— Я выпью тоже, что и ты.
Джейк подходит к резному бару и открывает его, на полке которого стоит внушительный выбор бутылок.
— Как же вы познакомились? — начинает спрашивать Мара.
Я перевожу на нее свой взгляд, она как бы вежливо улыбается, но глаза у нее настороженные и колючие.
— Шейн представил нас, — отвечаю я.
Она хмурится.
— Шейн?
— Да, я работала танцовщицей в «Эдеме».
— Танцовщицей?
Ах! Порок, нарушающий всяческие принципы морали. Она в последний момент остановила себя, чтобы не перекрестится.
— Она…, — легко прерывает Джек, — не танцует там больше.
Его мать переводит на него взгляд, в большей степени озадаченный, смешанный с любопытством.
— Ах!
— Теперь она работает у меня.
— Неужели? — мягко спрашивает она, взяв бокал с шерри у сына.
У меня появляется желание выпить залпом весь свой бокал, но я не делаю этого. Вместо этого я удерживаю бокал в руке и выдерживаю пятнадцать минут допроса, замаскированного под вежливое общение.
Наконец, его мать встает.
— Пожалуйста, извините меня. Думаю, что обед готов, — она исчезает на кухне, и я чувствую, как мои плечи сковало напряжение.
— Я думаю, что она полюбит тебя, — шепчет мне Джек.
— Я думаю, что нет, — шепчу я в ответ.
— Думаю, она поменяет свое мнение, — утешает он меня, целуя в нос.
По какой-то странной причине, его слова успокаивают меня. Я смотрю ему в глаза, он смотрит сверху-вниз на меня, и мы оба настолько теряемся друг в друге, что даже не слышим, как его мать возвращается в комнату.
Она кхекает, мы дергаемся, и оба поворачиваемся к ней. Ее лицо побелело, кажется будто она пребывает в шоке от того, что увидела.
Даже Джек замечает это.
— Что с тобой, мам? — спрашивает он, направляясь к ней. Он обнимает ее за плечи, и она рядом с ним, кажется еще меньше и такой хрупкой.
Она качает головой и слабо улыбается.
— От твоего взгляда мороз по коже.
Я направляюсь к ним, но при этом отдаю себе отчет, что она не хочет, чтобы я была рядом. Правда заключается в том, что она едва ли может заставить себя посмотреть в мою сторону.
— Пошли, обед готов, — бодро говорит она.
— Вам помочь? — спрашиваю я, прекрасно понимая, что услышу в ответ.
— Не за чем. Все уже сделано.
Джек и я занимаем свои места за столом из темного дерева. Комната выходит на ее красивый сад, полный цветов и фруктовых деревьев. Мать выходит из комнаты и возвращается с тележкой.
— Будьте осторожны, тарелки очень горячие, — предупреждает она, поставив перед нами блюда с отбивной из молодой баранины, смесью гороха с морковью и картофелем. Она ставит корзинку с булочками и соусник в центр стола, и сама садится.