— Я так беспокоилась о тебе, — она крутит в руках жестяную банку и опускает пакетик чая в каждую кружку. — Я пришла к выводу, что мне совсем не нравится, что ты работаешь копом под прикрытием. Я прочитала такие ужасные вещи о них. — Она открывает ящик стола, достает нож, затем двигается к красивому замороженному торту, прикрытому стеклянной крышкой. — А что, если кто-то предложит тебе наркотики? Ты возьмешь их? — Она поднимает стеклянную крышку.
— Мама, я ушла из полиции.
Ее руки замирают, потом она опускает крышку на столешницу и оборачивается ко мне, лицо ее вдруг становится тревожным и беспокойным.
— Ушла из полиции? Что случилось?
Я вздыхаю.
— Это длинная история, мам. Я расскажу тебе в другой раз.
— Это означает, что ты теперь безработная?
Я вздыхаю.
— Нет, у меня есть другая работа.
— Чем ты занимаешься?
— Администраторской работой.
— Эта работа хорошо оплачивается?
— Лучше, чем быть полицейским, однозначно. Послушай, мам, забудь о моей работе, хоть на минуту, я хотела сообщить тебе нечто более важное.
— Что? — спрашивает она подозрительно.
— Я вышла замуж.
— Ах! Когда? — заторможено переспрашивает она.
Я показываю ей кольцо. Она подходит ко мне и с изумлением берет мою руку. Я ловлю себя на мысли, что моя мать, и я давно не касались друг друга, по крайней мере это было очень давно, что я фактически уже не помню, какая на ощупь ее кожа.
— Как я могла не заметить его? Ты не хотела, чтобы я и папа присутствовали на свадьбе? — ее вопрос отдает болью и выглядит каким-то потерянным.
Я прикусываю губу от угрызений совести. Я понимаю, что мне не стоило сообщать ей об этом. Возможно, мне стоило промолчать, и если все получится с Джеком, нам следует по новой сыграть процесс бракосочетания.
— Это был спонтанный поступок. Мы случайно оказались в Лас-Вегасе. С наших сторон не было семей.
Она отпускает мою руку и хмурится.
— Вы были в Лас Вегасе?
— Да, только на выходные.
— Папа специально копил на твою свадьбу, — нежно говорит она.
— Он может воспользоваться этими деньгами и устроить тебе красивый отпуск, — говорю я, чувствуя себя последней сукой. Но что еще я могу ей сказать?
— Кто он?
— Его зовут Джек Иден.
— Джек Иден, — тихо повторяет она. — Ты никогда не упоминала его раньше.
Я чуть-чуть приподнимаю брови, собираясь спросить, говорила ли я вообще им когда-нибудь о мужчинах? Но ловлю себя вовремя на этой мысли и всего лишь произношу:
— Это был случайный бурный роман.
Она внимательно смотрит в глубь моих глаз.
— Я рада, что ты счастлива.
— Да, я счастлива, — твердо отвечаю я.
Она улыбается.
— Чем он занимается?
Я сообщаю ей то, что ее точно удовлетворит.
— Он бизнесмен.
— Хорошо, — с одобрением отвечает она. — У тебя есть его фотография?
— Нет, я принесу на следующей неделе.
— Будет интересно посмотреть на него. Папа очевидно захочет с ним познакомиться, — она отворачивается и отрезает два куска торта.
Бедная мама. Ее мир кажется таким маленьким и таким бессмысленным. В течение многих лет отец и я пытались оградить ее от всех плохих новостей. Поэтому сейчас она живет жизнью, наполненной выпечкой, уборкой и просмотром сериалов. Иногда папа или я вторгаемся в ее жизнь, и она реагирует на нас с удивлением, я понимаю теперь, что именно благодаря ей я научилась быть настолько отдаленной с теми, кого люблю.
Мы едим торт (вкусный) и пьем чай.
Когда она заканчивает, кладет вилку и спрашивает меня:
— Ты счастлива, Лили?
Я смотрю прямо ей в глаза.
— Да, мам, счастлива.
Она улыбается, я улыбаюсь ей в ответ, и пару секунд кажется, словно в мамин тесный мир заглянуло солнце и осветило все вокруг.
— Хорошо, — просто говорит она. — Это очень хорошо.
Джек
Мы направляемся к родителям Лили на ужин. Они живут в особняке викторианского стиля, с тремя спальнями в полузасушливом Хэмпстеде. Дом выдержан в чисто скандинавском стиле: белые стены с холодными синими коврами и коричневой кожаной мебелью. Сам дом пронизан какой-то неизменной грустью, видно в нем присутствуют незалеченные и тяжелые раны. Даже Лили, кажется какой-то печальной и маленькой. Она улыбается, неуверенно глядя на меня, и это вызывает у меня желание, схватить ее в свои объятия и успокоить, но я не делаю этого. Я понимаю, что в этом доме проявления таких чувств не принято, вся атмосфера слишком строгая, здесь каждый сам по себе.
Ее отец — седой, высокий, худой, выглядевший намного старше своих лет, мать — маленькая, хрупкая и очаровательная. К моему удивлению она готовит и подает отличную смену из пяти блюд. Она делает нарезку из семги, гороховый соус велюте, яблочно-мятный сорбет между блюдами, тефтели из баранины и отлично приготовленные овощи, завершением ужина являются вареные апельсины и горшочек с крем-брюле, которое способно конкурировать с самыми лучшими пятизвездочными ресторанами. После этого, мы поедаем отличные шоколадные трюфеля.
— Домашние, — гордо сообщает отец Лили.
Я опять сыплю хвалой ее матери.
Она скромно улыбается.
Семья в своих взаимоотношениях представляет интерес. Мать несмотря на свою внешнюю хрупкость управляет этой семьей. Муж и дочь относятся к ней, словно она сделана из яичной скорлупы и может разбиться.
Уже в машине Лили даже не спрашивает меня, какое впечатление произвели ее родители, а я не высказываю свою мнение. Вечер внешне кажется удался, но я напуган, с одной стороны, ими, а с другой стороны, очарован, насколько может очаровать красивая, но при этом ядовитая рептилия. Как по мне они не относятся к моему типу людей, они слишком прямые и правильные, в том смысле, что у них явно нет не неоплаченного парковочного талона, без сомненья. Их брак напоминает мне поверхность пруда, лишенного свой первоначальной свежести и страсти, но несмотря ни на что, они мне нравятся, даже очень.
Со всей их заботливой добродетелью, благодаря которой они создали Лили.
10.
Лили
Я крашу губы цветом кармин, одеваю длинное с открытой спиной черное платье, завязывающееся на шеи. Один маленький узелок, и я окутана кружевами, закрепленными на мне. Мой взгляд падает на маленькую черную брошь на завязке, затем надеваю черные туфли с золотом на высоких шпильках. Ступни отливают расписанным золотом. Я смотрю на себя с любопытством в зеркало, так как раньше никогда не носила черное. Бабуля всегда была суеверной по поводу этого цвета.
— Цвет невезения, годиться только для похорон, — всегда говорила она.
Но Джек купил мне это платье, и одев его и рассматривая себя в зеркало, понимаю, что мне очень нравится черный цвет. Мне кажется он делает меня выше и более экстравагантней. Дотрагиваюсь до уложенной прически и задаюсь вопросом, что принесет мне предстоящая ночь. Сегодня состоится большая вечеринка по случаю нового открытия клуба Идена. Все будут присутствовать на ней, поскольку это грандиозное событие.
Как только я вставляю золотые серьги-кольца в уши, Джек появляется в дверях. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него, и у меня перехватывает дыхание. Я никогда не видела, чтобы его взгляд был таким поглощающим. Он одет в белоснежную рубашку с черным шелковым галстуком, в идеально сшитый на заказ костюм и черные туфли, в петлице закреплена красная гвоздика. Именно это добавляет щегольство к мужской внешности, вызывая доверие, воплощенное в бутоньерке, символе такой хрупкой красоты и жизни, остановившееся на какое-то короткое мгновение. Я ловлю себя на мысли, что скорее всего он будет единственным мужчиной в клубе, у которого присутствует бутоньерка на левой стороне груди. Единственный мужчина, который совершенно точно, будет во многом отличаться от всех, и я люблю его за это.
Он направляется ко мне и встает рядом.