Единственный способ преодолеть эту глубокую инертность - акцентировать их внимание на воспоминаниях, доказывающих, что на самом деле дед был для ребенка простым, душевным человеком, а его роль в обществе была обусловлена не какой-то первобытной властью, а тем, что исторические обстоятельства благоприятствовали ее проявлению.
71
Теперь представьте себе мальчика, чьи родители переехали на Запад, "где редко услышишь неодобрительное слово". Дед, сильный и энергичный человек, брался за решение новых и сложных инженерных задач в самых разных районах страны. Дав делу толчок, он предоставлял другим завершать его и ехал в другое место. Жена видела его крайне редко, по случаю зачатия очередного ребенка. Как это часто бывает в семейной жизни, сыновья были на него не похожи - они вели респектабельное оседлое существование в провинции. Разницу в их стиле жизни можно определить так: девиз "убираемся отсюда к черту" сменился лозунгом "останемся здесь, и пусть никто к нам не суется". Довольно характерно, что только его единственная дочь (мать нашего пациента) идентифицировала себя с ним. Однако именно поэтому она не выбрала себе в мужья человека, похожего на сильного отца. Она вышла замуж за слабого человека и вела размеренную жизнь. Сына она хотела воспитать богобоязненным и трудолюбивым. А вырос он безответственным, изворотливым, временами впадал в депрессию, иногда совершая уже неподобающие его возрасту мальчишеские проступки. Временами это был милый, приятный житель Запада, который не прочь выпить в компании.
Встревоженная мать не осознавала того, что на протяжении всего его детства она сама принижала вялого отца и сожалела об отсутствии в своей семейной жизни мобильности - географической и социальной. Идеализируя подвиги деда, она тем не менее впадала в панику от любого проявления в сыне смелости и резвости - они нарушали установившееся спокойствие - и наказывала его за них.
А вот другая проблема. Жительница Среднего Запада, необычайно женственная и деликатная, во время визита к родственникам на Востоке консультируется с психоаналитиком по поводу общей эмоциональной скованности и легкого чувства тревоги. Во время разговора с врачом она кажется почти безжизненной. Через несколько недель у нее иногда стали появляться ассоциации, связанные с ужасными сценами секса и смерти. Многие из этих воспоминаний идут не из глубин подсознания, а из изолированного уголка сознания, куда были загнаны все те ужасы, которые иногда проникали в размеренную обстановку ее
72
детства, проведенного в среде состоятельного среднего класса. Эта изоляция каких-то фрагментов жизненного опыта похожа на то, что всегда наблюдается у одержимых навязчивыми идеями невротиков. В данном случае она была следствием санкционированного образа жизни, этоса, который действительно стал сковывать нашу пациентку, когда за ней начал ухаживать один европеец и она пыталась представить себе, какой будет ее жизнь в космополитической атмосфере. Перспектива ее привлекала, но в то же время что-то ее удерживало. Воображение ее было разбужено, но сдерживалось тревогой. Желудок отреагировал на этот конфликт неприятным чередованием запоров и поносов. В общем она производила впечатление человека скорее заторможенного, нежели страдающего от бедности воображения в сексуальной или социальной сферах.