А ведь они – наши-то лукраедки, которых я упырями-то называл, – даже людей пока не кушают, в отличие, между прочим, от некоторых! Однако, отматывание срока моего едва только началось, а посему и исправление моё пока отнюдь не завершилось победой сил добра и здравого смысла над силами всемирной реакции и прочего пещерного русофобства – и мой запущенный недавно камушек прискорбное тому свидетельство.
– То есть всем всё по барабану, главное, что с собой не утянул. Пишут обо мне что-нибудь?
«Может, и пишут. Не знаю. Пишут, наверное».
– Тебе неинтересно?
«Интересно, но всё как-то… Мне неинтересны те, кто пишет – если пишет».
Ладно, вернёмся к тому, кто тебе интересен. Ты пыталась отговорить его от этой безнадёжной затеи, но он упрям. Да, твой муж – не такой зайка как я, и тебя теперь волнует, не опасно ли отправить его сюда с его дурацким вопросником, не опасно ли это для тебя лично, не вскроется ли при этом вся нешуточная нешапочность нашего знакомства? Не боись, мы своих не сдаём. Мы от них – так здесь принято – избавляемся. Но тебя я пока приберегу – на светлый день, на день нашей новой – гораздо более романтической – встречи.
– Слушай, а не твой ли, случаем, Замухрышкин помог упечь меня в места, не столь, оказывается, от вас отдалённые?
«Не думаю, и он давно уже Форнарин, а не Замухрышкин, – я полагала, ты знаешь».
А почему я должен знать всех этих твоих бесчисленных мужиков – всех этих Форнариных, Замухрышкиных, Замухрышкиных, Форнариных? Как ты – прямо грудью за него встаёшь! Знать бы, каким местом ты вставала перед ним на мою защиту! А ведь он, наверное, удивлён, что я и здесь сумел выжить и даже немножко всплыть. Не думает она … А я вот наоборот – подумал: то, на что не был способен Замухрышкин, вполне по плечу свежеиспечённому Форнарину!
– А нескромный вопрос. Он знает? Про нас.
«Он, наверное, знает всё. Но когда это всё было?»
Твои тонкие губы налились… Чем? Гелем? Знанием? Силой? С такими губами ты должна была стать добрее. И чувственнее. Ещё чувственнее.
– Да и было ли? А ты его любишь?
Ещё более нескромный вопрос, или тебе так не кажется?
«Не знаю. Наверное».
Всё ты знаешь. Даже я знаю, что ты полюбила его ещё Замухрышкиным, тем более ты должна была его возлюбить, когда он взял твою фамилию и обернулся Форнариным. Он на тебе и женился ради твоей звучной фамилии, нет? Ну не ради же твоей красоты? Она его за имя полюбила, а он её за имя полюбил. Недурственно, недурственно получилось, надо будет не забыть потом перенести шедевр на листочки. И ещё я знаю, что ты не знаешь, что я знаю, как ты, скажем так, встречалась с … Впрочем, ладно, может, это и неправда. Хотя он сам намекал. Ну может, ему пригрезилось? Подключим Ник-Сона, пусть разведает, что там было на самом деле. Ник-Сон если и соврёт, то складно, и одно загляденье – нет, заслуша́нье – будет знакомиться с его аудиоотчётом. Она смотрит мимо меня: соскучилась по своему Замухрышкину? Или по …?
– Он лукраедка?
«Кто?»
Ты должна была спросить: «Что это?», а не «Кто?». Ладно, допустим ты не расслышала.
– Никто. Проехали.
Нет, Ник-Сона задействовать не будем – слишком много у него может скопиться чувствительной информации. Крокодайло не потянет – староват для такого деликатного дела, а остальные уж больно далеки от любовной тематики.
«Как ты это делаешь? Ну, пророчишь?»
– Хочешь выведать секреты и стать моим конкурентом? Изволь. Сам я ничего, естественно, не умею, но у меня есть полезные друзья: Крокодайло, Ник-Сон, Польская Милиция и недавно вновь вернувшаяся в наш круг КССР. Я получаю запрос о предсказании и распределяю его по исполнителям. Так, например, Крокодайло лучше ворожит по внутрироссийским делам, Ник-Сон – дока в американских проблемах, Польская Милиция отвечает за европейское направление, а Канадская Советская Социалистическая Республика – за весь остальной мир. Я принимаю от них готовый прогноз и транслирую его заказчику – ну, с небольшими поправками, которые вношу по ходу питчинга, подстраиваясь под реакцию аудитории. Таким образом, я не более, чем эффективный менеджер, контролёр, координатор, но мне достаётся вся слава, все коврижки и вся любовь всех прекрасных и – реже – не очень прекрасных дам. Да и как не подарить свою любовь несчастному страдальцу – и при этом такому безмерно, небывало талантливому?