О масштабах обсуждения «Закрытого письма», проведенного по дополнительному указанию ЦК, говорится в докладной записке Управления по проверке партийных органов ЦК ВКП(б), направленной 9 декабря 1947 г. секретарям ЦК А. А. Жданову и А. А. Кузнецову:
«Обсуждение закрытого письма проведено на собраниях партийных организаций министерств и центральных ведомств Союза ССР и РСФСР, академий, научно-исследовательских учреждений, высших учебных заведений, областных партийных школ и редакций областных, краевых и республиканских газет. Кроме этого, письмо обсуждалось на областных, краевых и республиканских собраниях комсомольского актива и на собраниях партийного актива Вооруженных Сил СССР, войск МВД, МГБ и Министерства путей сообщения по гарнизонам»[326].
Кроме обсуждения этого письма, посвященного самому громкому суду чести, непосредственно сами суды чести прошли в более чем 80 министерствах и ведомствах, в том числе и в ЦК ВКП(б)[327]. Впрочем, они уже не готовились в Кремле и не имели такого серьезного резонанса. К 1949 г. суды чести прекратились вовсе, поскольку поставленная ими цель была достигнута.
Свое мнение о результатах «дела КР» обронил Сталин 11 июня 1948 г. на заседании Политбюро ЦК:
«Дело Клюевой и Роскина показало, что у некоторых наших ученых нет чувства национальной гордости, патриотизма. ‹…› У нас разглагольствуют об “интернационализации науки”. Даже в книгу Кедрова эта идея проникла. (Имеется в виду книга Б. Кедрова «Энгельс и естествознание». – Примеч. автора [Д. Шепилова].) Идея об интернационализации науки – это шпионская идея. Клюевых и Роскиных надо бить»[328].
Понятно, что советская наука оказалась в незавидном состоянии, о чем свидетельствует академик П. Л. Капица:
«Сейчас та изоляция, в которой находятся наши ученые, не имеет прецедента. Теперь даже переписка строго под контролем. Академик С. И. Вавилов мне пишет, что Вы, конечно, можете ответить такому-то ученому, но, “разумеется, при условии правильного (в политическом отношении) освещения вопроса”. Естественно, что нечего отвечать, если индивидуальный подход запрещен; требуется трафарет, и нет веры в лояльность ученого?
Конгрессы, свидания, поездки, переписка – это все является необходимыми элементами развития науки. ‹…› Если развитие науки будет продолжаться в таком же плане дальше, то с уверенностью можно сказать, что у нас не будет действительно сильной и здоровой науки»[329].
Несомненно, именно «дело КР» стало причиной ужесточения режима секретности в учреждениях и принятия нормативных актов, относящихся к так называемой государственной тайне. 8 июня 1947 г. Совет министров СССР принял постановление «Об установлении перечня сведений, составляющих государственную тайну, разглашение которых карается по закону», а на следующий день, 9 июня, был подписан указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, содержащих государственную тайну», заменявший указ от 15 ноября 1943 г. Логическим завершением масштабной программы «засекречивания» стало постановление Совета министров СССР от 1 марта 1948 г., которым были утверждены два подробных документа – «Перечень главнейших сведений, составляющих государственную тайну» и «Инструкция по обеспечению сохранности государственной тайны в учреждениях и на предприятиях СССР». Кроме прочих основополагающих для данной «отрасли» формулировок, именно этой инструкцией были установлены три степени секретности – «Секретно», «Совершенно секретно», «Совершенно секретно Особой важности», а также был изложен порядок определения указанных степеней.
О той плотине для научной мысли, краеугольным камнем в основание которой Сталин положил «дело КР», пишет в своих воспоминаниях академик А. Д. Сахаров:
«Незадолго до этого прошло шумное дело об имевшем якобы место рассекречивании информации о методах лечения рака (на самом деле в основе лежала абсолютная пустышка, но это выяснилось потом, а тогда Сталин был в гневе; в нормальном обществе вся эта история представляется абсурдной). Тогда очень обострилась вся обстановка в издательском мире, а вскоре появились те ужасные правила публикации научных и технических статей, которые действуют до сих пор, пережив все смены руководства. Эти правила предусматривают на каждую статью сложную систему оформления – представление справок и многостраничных анкет, акта специальной постоянной комиссии учреждения, в котором работает автор (если автор по тем или иным причинам не работает в научном учреждении, то он и вовсе не может публиковать статью). В акте комиссии должно быть указано, что в статье нет секретных данных или запатентованных предложений, имеющих важное прикладное значение. Затем все эти документы отсылаются в так называемый Главлит (условное название для ведомства цензуры, работа которого окружена таинственностью – никто из простых смертных не должен знать его сотрудников). У Главлита свой – необъятный – список запретных тем – не только по соображениям секретности, а, главным образом, по “политическим” (запрещается, например, публикация данных о преступности, алкоголизме, эпидемиях, состоянии здравоохранения и образования, водоснабжении, самоубийствах, запасе и производстве цветных металлов, реальных данных о питании населения и его доходах, о посещаемости кино и театров, демографических данных, о состоянии охраны среды, о стихийных бедствиях и катастрофах без специального разрешения данного случая и т. д. и т. п. Главлит должен также давать санкции на публикации художественных произведений и вообще всего, что публикуется в стране, вплоть до рекламы и этикеток спичечных коробков). Лишь после разрешения Главлита научная или техническая статья попадает в редакцию журнала.
326
Закрытое письмо ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина, 16 июля 1947 г. // Сталин и космополитизм. С. 128. Примеч. 4.
327
«Чтобы окончательно растоптать Александрова и заодно очистить аппарат в Управлении пропаганды от его сторонников, Суслов вкупе со ждановской группировкой, к которой он временно примкнул, организовал в ЦК в конце сентября – октябре 1947 г. заседания “суда чести”. Суслов был председательствующим, в президиум избрали Сталина, Жданова, Поскребышева, Попова, Шепилова, Шкирятова и др. Разбирались проступки бывших подчиненных Александрова по Агитпропу ‹…›. В частности, Александрова обвиняли в том, что он в 1943 г. принял на работу Б. Л. Сучкова. В 1947 г. последний, будучи уже директором Государственного издательства иностранной литературы, был арестован как шпион за передачу американцам секретной информации о разработке в СССР атомной бомбы и сведений о послевоенном голоде в Молдавии. ‹…›
А. А. Кузнецов, выступивший на заседании “суда чести” с докладом, заклеймил Александрова как покровителя политически сомнительных кадров. Этот “ждановец”, сменивший Маленкова на посту начальника управления кадров ЦК, закончил свое выступление зловещим призывом: “Бдительность должна явиться необходимым качеством советских людей. Она должна являться, если хотите, нашей национальной чертой, заложенной в характере русского советского человека”» (