В этом кругу своих знакомых Славинский слыл «интеллектуалом». Не желая писать о нем с чужих слов, автор этих строк провел со Славинским с глазу на глаз почти три часа в тюремной камере в беседе с целью высечь из него хоть искру интеллекта. Искры не было. В студенческие годы Славинский проявил неплохие способности к языкам. Он изрядно начитан. Но он удивительно безволен, бесхребетен. Все, что он говорит, надергано из книг, статей, брошюр. Даже повествуя о своей жизни, пытаясь оправдать свою преступную деятельность, он совершенно неспособен подняться над чужой мыслью.
А вот «клиенты» Славинского, среди которых было немало людей с высшим образованием, восторгались его «высоким интеллектом», даже не пытаясь ответить на простой вопрос: в чем он проявляется? Славинский цепко держал свой кружок, ревниво следил, чтобы кто-либо из его поклонников не остался без наркотиков. Уезжая в Киев, он посылал жене наркотик в письмах. Белоусовой он переправлял гашиш даже в больницу. Интересна история приятеля Славинского Л. Ентина. Будучи уже наркоманом, он угодил в тюрьму за незаконные валютные операции. Вышел вылечившимся, собирался начать новую жизнь. Но Славинский затащил его к себе и снова приучил курить гашиш.
Три-четыре раза в неделю в притоне Славинского собирались пять-семь человек, иногда больше. В короткой статье нет возможности перечислять всех: на суде о своих художествах были вынуждены рассказывать 27 человек. В обшарпанной комнатке стоял чад от папирос с гашишом. Тут толковали о «свободе воли», о религии и «судьбах мира». Хвастались «независимостью воззрений», а на самом деле этим лишь прикрывали свое интеллектуальное убожество и предельную моральную распущенность. Славинским угощали словно изысканным блюдом. Тот же Азадовский притащил, например, в притон актера театра имени Моссовета В. Демина, чтобы познакомить его с «истым петербуржцем». Киевлянин не из лучших дал ему «баш», и к актеру впору было вызывать неотложку. Под тем же «петербургским соусом» со Славинским вели тесное знакомство Чалсма, Филлипс, Гибиан – американцы. Эта публика не только сосала наркотик, но и хвасталась: «У нас в Америке все курят». Пожалеешь студентов, которых воспитывают такие профессора.
Так и завивался дым веревочкой в комнатенке на Съездовской линии… Уже свихнулся Сорокин, дошел, как выразился сам Славинский, «до полного распада личности». Уже начала испытывать припадки необъяснимого ужаса жена Славинского, «Тотоша», как ее называли в компании. Эта молодая женщина совсем девочкой стала женой наркомана и прошла через все то, что называют растлением личности.
Люди, которых засосал притон Славинского, казалось, не понимали, что они каждый день ходили над пропастью. Паника в среде «интеллектуальных авантюристов» поднялась посла ареста Славинского. Они наивно убеждали один другого: «Молчать! Ничего не говорить следователю! Держаться!» Но в следственном управлении УВД выкладывали все, что знали, беспощадно топя и пиная друг друга.
И вот суд состоялся. Суд нить за нитью распутывал этот преступный клубок. Суд столь обстоятельным разбирательством деталей дела как бы приоткрывал завесу перед оступившимися: смотрите, куда вы шли. Однако в глазах «интеллектуалов» и сам суд был покушением на их «свободу личности». Так, сокурсница Славинского, а ныне сотрудница телевидения Н. Малышева на попытку судей разобраться – что же привело каждого на этот опасный путь – заявила: «Не ваше дело!»
Да, дружки Славинского мало изменились и после суда. Правда, некоторое отрезвление наступило. Многие из них собирались «делать» научную карьеру и уже примеряли кандидатские звания. А сейчас их обуял страх: институты могут отказаться от соискателей, запятнавших себя общностью с наркоманами.
О знакомстве и связях с наркоманами многих знали их приятели и приятельницы, иногда даже родители. Однако до вмешательства милиции никто из приятелей и родителей не встревожился. Наше общественное мнение не дает случаям наркомании того отпора, которого это зло заслуживает. Мы считаем себя словно застрахованными от опаснейшей инфекции, поразившей западные страны мира.