«Мы, интеллектуалы особого рода, начали духовно развиваться во времена сталинских страхов, пережили разочарование в хрущевской оттепели, мучительно долго ждали окончания брежневского застоя, делали перестройку. И наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике и наши идеи, и наши надежды…
Не надо обманывать себя. Мы не были и до сих пор не являемся экспертами в точном смысле этого слова. Мы были и до сих пор являемся идеологами антитоталитарной — и тем самым антикоммунистической — революции (А. Ципко путает понятия «эксперт» и «специалист», но это мелочи. — С. К-М)… Наше мышление по преимуществу идеологично, ибо оно рассматривало старую коммунистическую систему как врага, как то, что должно умереть, распасться, обратиться в руины, как Вавилонская башня. Хотя у каждого из нас были разные враги: марксизм, военно-промышленный комплекс, имперское наследство, сталинистское извращение ленинизма и т.д. И чем больше каждого из нас прежняя система давила и притесняла, тем сильнее было желание дождаться ее гибели и распада, тем сильнее было желание расшатать, опрокинуть ее устои… Отсюда и исходная, подсознательная разрушительность нашего мышления, наших трудов, которые перевернули советский мир».
Здесь замечательно четко выражено важное и не вполне осознанное в обществе свойство: идейным мотором перестройки была страсть разрушения. Именно она соединила разрушителей, которые чувствовали себя притесненными советской системой. Но у этого союза и не могло быть никакого позитивного проекта, желания строить, улучшать жизнь людей — ибо у каждого в этом союзе был «свой» враг. Чистый «ленинец» вступал в союз с заклятым врагом марксизма — ради сокрушения советского строя. Были даже такие, для кого главным врагом был военно-промышленный комплекс его собственной страны! Понятно, что когда движущей силой интеллектуального сообщества становится страсть к разрушению, судьба миллионов «маленьких людей» не может приниматься во внимание. Эксперты — Наполеоны, а не тварь дрожащая.
А. Ципко продолжает с ясным пониманием своей (и его друзей-экспертов) миссии: «Нашими мыслями прежде всего двигала магия революции… Но магия катастрофизма, ожидание чуда политических перемен и чуда свободы мешали мыслить конструктивно, находить технологические решения изменения системы… Магичность и катастрофичность нашего мышления обеспечивали нам читательский успех, но в то же время мешали нам увидеть то, что мы должны были увидеть как ученые, как граждане своей страны… Мы не знали Запада, мы страдали романтическим либерализмом и страстным желанием уже при этой жизни дождаться разрушительных перемен…». Замечу, что высказанные здесь А. Ципко претензии считаться учеными и гражданами своей страны абсолютно необоснованны. Научный тип мышления несовместим с магией, ожиданием чуда и той крайней, фанатичной идеологизированностью, о которой пишет сам автор. С другой стороны, делать все, чтобы разрушить, например, военно-промышленный комплекс и государственные структуры страны в момент, когда она ведет тяжелую глобальную войну (пусть и холодную), никак не могут ее лояльные граждане. Это — функция «пятой колонны» противника.
А. Ципко верно оценивает результаты: «Борьба с советской системой, с советским наследством — по крайней мере, в той форме, в какой она у нас велась, — привела к разрушению первичных условий жизни миллионов людей, к моральной и физической деградации значительной части нашего переходного общества». Физическая деградация части общества — это, надо понимать, гибель людей. По последним уточненным данным, эта «неестественная» гибель составила в РФ 9 миллионов человек.
Через год после того признания, в «Литературной газете» (2001, № 21), А. Ципко продолжает рвать на груди рубаху:
«Приватизация наша была воровской, за бесценок, а иногда просто бесплатно забрали у народа его достояние. Треть его утопает в нищете, не имеет главной свободы — свободы жизни, не имеет свободы питания, не имеет свободы иметь потомство, воспитывать детей. Другая треть населения живет в бедности и бесправии, и ей нет никакого дела до политики. К этим непредвиденным итогам нашей очередной интеллигентской революции можно было бы добавить два миллиона беспризорных детей.
За время реформ утрачена значительная часть национального суверенитета, существенно подорвана военная и экономическая безопасность страны, значительная часть национального производства, научно-технического и человеческого потенциала страны… Духовная безопасность, о которой мы, антикоммунисты, вообще не думали, существенно подорвана в новой России… Желаемые нами реставрация частной собственности и рыночной системы, освобождение от пут советских притеснений, вопреки ожиданиям, открыли простор прежде всего для асоциального поведения, привели к взрыву преступности, к свободе уничтожать себя, свою жизнь.
Трудно, оставаясь в ладах с совестью, с элементарным нравственным чувством и пребывая в здравом уме, не признать, что, по крайней мере, на сегодняшний день наша антикоммунистическая революция забрала у народа реальных благ жизни намного больше, чем дала, что она была революцией меньшинства за счет большинства, во имя собственных корыстных интересов… Наша антисоветская революция вызвала огромное разрушение общественной жизни. Отсюда, наверное, наш страх перед этой трудной правдой. Действительно, нелегко признаться себе, что твоя интеллигентская свобода и твое личное преуспеяние куплены ценой обнищания, деградации, преждевременной смерти, просто ценой мук и страданий твоих соотечественников… Необходимо признать, что ненавистный нам коммунистический режим был более гуманным строем, чем тот, который при нашей помощи был создан на его обломках».
Означают ли эти декларации видного антисоветского эксперта признание в том, что в целом установки его сообщества были ошибочными или аморальными? Нет, он так не считает, как это ни дико. Оценку себе и своим соратникам по экспертному сообществу он дает очень высокую: «Бесспорно то, что это сообщество существует, что оно сыграло громадную роль в духовном обновлении советской России. И, самое главное, бесспорно то, что это сообщество не устарело ни морально, ни физически. Не устарело морально, ибо не утратило моральную, антитоталитарную ориентацию, благодаря которой мы создали то, что создали». То есть то, что создали, хорошо (хотя и гибельно для народа!), и это сообщество будет продолжать в том же духе.
Перейдем к конкретным делам и инструментам этого сообщества.
Правительство Гайдара открыло Россию Международному валютному фонду (МВФ). Программа МВФ состоит в том, что страну-должника заставляют приватизировать всю национальную собственность, а потом за бесценок скупают акции разоренных предприятий и землю. Должникам вроде Боливии или Аргентины некуда было деваться, а России не было нужды принимать эту программу, как не принял ее, например, Китай.
Уже к концу 80-х годов было точно известно, что применение программы МВФ привело к экономической катастрофе в Латинской Америке и Африке (кроме тех стран, вроде Чили, Коста-Рики и Египта, которым по политическим причинам петлю ослабили). Этого избежали страны Юго-Восточной Азии (Тайвань, Южная Корея и др.), которые не пустили к себе МВФ. Результаты применения программы МВФ были исследованы и изложены в более чем сотне диссертаций, защищенных в университетах США, причем объектами изучения стали все до одной страны, в которых эта программа была применена.
Знали об этих результатах наши эксперты? Знали. Вплоть до того, что их предупреждали не только крупные политики вроде Вилли Брандта и Жискара д'Эстена, но и советник правительства России известный американский социолог Мануэль Кастельс. Он писал: «К тяжелым последствиям привел тот факт, что в России МВФ применил свою старую тактику, хорошо известную в третьем мире: „оздоровить“ экономику и подготовить ее для иностранных капиталовложений даже ценой разрушения общества». Никто из экспертов не довел до сведения общества надежно установленные выводы ученых и политиков Запада (о замалчивании выводов российских ученых и говорить нечего).