«Жало и яд еврейской ненависти, — утверждают «Церковные ведомости», выходившие в Москве до июля 1918 года, — входят более или менее заметно — решительно всегда и всюду, где шло и идет гонение на христианство... Ненависть иудеев и иудействующих к Христу и дух ненавистнической клеветы на Церковь Божию ясно видится во всех видах кустодии, в исторической последовательности, сменявшейся около Церкви, но особенно он виден в Лассалях, Марксах, Каутских и Энгельсах за границей и в наших распорядителях судьбами Церкви и России в настоящее время. Этим и объясняется жестокость и крайность преследований — свойства, всегда проявляемые иудейской психологией»[3].
Это было сказано сразу после большевистской революции. С каждым днем такие настроения усиливаются как среди белых, с оружием в руках сражавшихся против большевиков, так и в особенности среди бежавших на Запад эмигрантов. Происходит быстрая эскалация обвинений большевиков в том, что они установили в России еврейскую власть. Эмигрант Витухин считает, что тот, кто станет отрицать, что Россия сегодня вся находится под гнетом еврейства, подкуплен или потерял всякую способность ориентации. Упомянутый выше Ф. Винберг сравнивает Россию с «зазевавшейся распустехой-красавицей», на которую нагрянул жидомасонский Змей Горыныч. Псевдонимный писатель Ю. Одинизгоев говорит, что, как бы ни смотреть на происхождение «Протоколов сионских мудрецов», имеет место точное совпадение большевистских методов с методами, которые можно обнаружить в «Протоколах».
Бывший тов. обер-прокурора Синода князь Н. Жевахов шел еще дальше. Он был убежден в том, что какая бы революция, где бы ни возникала и какими бы мотивами ни объяснялась, она отражает не недовольство народа, а «недовольство еврейской части народа». Жевахов также совершенно убежден в подлинности «Протоколов» и считает С. Нилуса, впервые их издавшего, выдающимся деятелем XX века.
Бывший руководитель Союза русского народа Марков 2-й, непримиримый враг большевизма и закоренелый антисемит, считает как Февральскую, так и Октябрьскую революцию «войной темных сил», предпринятой против России. Он рисует мрачную картину этой войны, имеющей корни в седой древности, а именно в том, что еврейство стало вместо Бога поклоняться дьяволу. Дьявола и «темные силы» Марков явно считает почти равносильными Богу, так что исход земной борьбы для него не вполне ясен.
То, что случилось в 1917 году, для Маркова — «еврейский штурм России». Марков, впоследствии перешедший на службу к нацистам и работавший в известном ведомстве Флейшхауэра, в значительной мере стоит на плечах другого эмигранта, Г. Бостунича, от которого много заимствует. Бостунич же (его настоящее имя Шварц) объявил еврейство сатанизмом, имеющим тайное мировое правительство. И Эренбург в своих воспоминаниях, не зная, видимо, дальнейшей судьбы Бостунича, со смехом рассказывает о том, как он и его друзья забавлялись книгами Бостунича в начале двадцатых годов в Берлине. Дело в том, что он при Гитлере получил чин генерала СС по антимасонской пропаганде... При всем различии оттенков тех, кто видел в большевистской революции еврейскую, вряд ли кто-нибудь отказался бы подписаться под словами эмигранта В. Владимирова: «Сейчас Россия в полном и буквальном смысле этого слова Иудея... Рабоче-крестьянская социалистическая республика — это только ширма, за которой скрывается торжествующий над русским народом иудаизм».
Было бы серьезной ошибкой считать, что восприятие революции как инородческой было лишь достоянием правой части русского общества. Подобные взгляды высказываются и в либеральной, и даже в левой среде, хотя в этих кругах идея еврейско-масонского заговора никогда не поддерживалась. Так, бывший защитник Бейлиса Карабчиевский видит в революции результат совокупных действий евреев (хотя и не заговор).
«Бабушка русской революции» эсерка Брешко-Брешковская заявила: «Большевики все разрушили, а почему они это сделали? Потому что они в большинстве своем не русские люди! Да только потому, что они не русские люди. Они — разбойники. Совет рабочих депутатов — это шайка разбойников. А самое важное то, что они не русские люди!»[4]
3
1918, №17-18. Кустодия — буквально стража, но в данном случае гонение. Автор статьи ошибочно считает Энгельса евреем.
4
«Правда», 1919, 3 июля. Другой известный эсер ученый социолог Питирим Сорокин в разных местах своих воспоминаний (Sorokin, 1925) о пребывании в Петрограде до 1922 г. недвусмысленно подчеркивает неприязнь к еврейскому и вообще инородческому элементу в большевизме, несмотря на свое собственное инородческое происхождение (Сорокин был коми). «Новый комиссар университета еврей Цвибак» (р. 248), «человек с длинным носом, вероятно еврей, пригласил меня сесть» (р. 197). О подавлении Кронштадтского восстания в 1921 году Сорокин пишет: «Три дня латышское, башкирское, татарское, русское, еврейское и международное отребье, свободное от всех ограничений, обезумевшее от крови, похоти и алкоголя, убивало и насиловало» (р. 267).