Луначарский принимает почти все доводы сменовеховцев. «Сейчас, — говорит он, — сменовеховцы убедились, что советская конституция не противоречит «великодержавности». Присмотревшись к тактике Коминтерна, хотя «криво и ошибочно», они убедились, что эта тактика «идет на пользу великодержавности России, создавая ей на Западе и Востоке друзей среди миллионов угнетенных».
Луначарский идет еще дальше, указывая на национализм как на социальную силу, которая может сотрудничать с коммунизмом. «Может быть, кроме коммунизма в России есть еще настоящий подлинный буржуазный патриотизм, остаток жизненной силы индивидуалистических групп и классов? Если он есть, то он сгруппируется вокруг своеобразного знамени, выброшенного рыцарями «Смены вех». Луначарский считает, что сменовеховцы могут надолго оказаться спутниками коммунизма.
Устрялов с явным удовлетворением откликается на советскую реакцию, очень положительно оценивая статьи Троцкого, Луначарского, Стеклова. «Ни партийного доктринерства, ни узкой сектантской нетерпимости не обнаружили большевики в оценке примиренческих лозунгов», — радуется он, высказывая, однако, неудовольствие тем, что сменовеховцев воспринимают уж слишком восторженно. «Мы с вами, — с достоинством заявляет Устрялов, — но не ваши... Мы признаем красное знамя только потому, что оно «расцветает национальными цветами».
ПЕРВЫЕ ТРЕВОГИ
Однако уже в ноябре появляется и явная настороженность в оценке сменовеховства. Вначале она исходит из кругов, связанных с работой среди национальностей Советской России. Напомним, что эту работу проводил в то время народный комиссариат национальностей, возглавлявшийся Сталиным.
Его орган «Жизнь национальностей» опубликовал передовицу, где говорилось, что хотя идеология сменовеховства порождена чувством оскорбленного и уязвленного патриотизма и национального самолюбия, которое многим белым «приходилось и приходится испытывать со стороны Антанты, толкавшей их на борьбу с Россией, многие высказывания сменовеховцев «не могут не резать слух». Коммунисты проповедуют, подчеркивалось в статье, «не русский дух, а идеи интернационального коммунизма». Большевизм рожден не русским духом, а капитализмом. «Мы гордимся не столько «русской душой», как обретенной нами «мировой душой».
В заключении все же подтверждалось, хотя и очень сдержанно, положительное значение сменовеховства. Что же касается его идеологии, то на нее указывалось просто как на забавное самоутешение людей, капитулировавших перед советской властью. Растущую тревогу среди нацменьшинств еще более отражает опубликованная в начале декабря той же газетой более обстоятельная статья о «Смене вех» за подписью «И. Борисов» (скорее всего псевдоним). Явно успокаивая встревоженных лидеров национальных меньшинств, автор старается ввести различие между национализмом сменовеховцев и национализмом Милюкова, утверждая, что национализм Милюкова носит буржуазный характер, а национализм сменовеховцев более самобытен и представляет собой пережиток эпохи, в которой капитализм был еще очень молод. В таких-то условиях и родились в свое время русское славянофильство и мессианство. Для того чтобы сгладить отрицательное впечатление, произведенное официальной поддержкой сменовеховства на национальные окраины, автор доказывает, что сотрудничество национальных движений с советской властью в Туркестане и других районах также есть сменовеховство. Это расширенное толкование сменовеховства становится впоследствии очень распространенным и явно имело целью затушевать специфику русского национал-большевизма, являвшегося сущностью первоначального сменовеховства. «Не может быть и речи ни о «русском», ни о «восточном коммунизме», — провозглашает автор.
Попытка автора приравнять сменовеховство к окраинному национал-коммунизму (с.243) объяснялась стремлением сгладить тревогу, порожденную им на национальных окраинах. Это явствует из заключения, где отмечается, что местные националисты со злорадством указывают на рекламу в советской печати, созданную «Смене вех».
Однако вряд ли такое объяснение могло успокоить тех, для кого оно предназначалось. В той же статье говорилось, что один видный татарский коммунист (вряд ли кто иной, как Султан-Галиев, член редколлегии этого же журнала!) сказал по поводу «Смены вех»: «Несомненно, что это развал антисоветского фронта и крупная победа советской власти, но это походит немного на победоносный захват города, зараженного чумой». Не исключена возможность, что критическое отношение к существующей системе у Султан-Галиева, приведшее к его аресту в 1923 году, было окончательно спровоцировано именно появлением «Смены вех» и ее поддержкой со стороны центральной власти.