Если говорить о подростковом чтении — то это как раз историческая литература. Огромное количество исторической литературы, первоначально уж совсем художественной, а потом даже и не художественной, всякой. А уже позже — это, конечно, базовая русская литература и, может быть, европейская: Манн, к примеру… Немецкая, в основном, наверное.
В. Р. Легойда: — А почему немецкая? Нравится?
М. В. Леонтьев: — Ну, как-то так получилось, не знаю. Она задевала. Ну, у меня, естественно, было очень много читанной «хемингуятины». В своем возрасте это тоже, наверное, чрезвычайно адекватно: Ремарк, там, и вообще…
В. Р. Легойда: — А почему так скептически? Мне кажется, для журналиста, наверное, очень важно…
М. В. Леонтьев: — Я не журналист, и никогда не думал быть журналистом! И первые лет десять, что я работал в журналистике, меня от слова «журналист» немножко как-то так… трясло.
В. Р. Легойда: — Понимаю.
М. В. Леонтьев: — В действительности, я и не был никогда журналистом. Ну, что такое нормальный журналист? Журналист — это репортер. Это человек, который способен «десять суток шагать ради нескольких строчек в газете». А я за свою жизнь сделал всего пяток репортажей, в основном, чеченских. Хотя это тоже, по сути, были не репортажи. Я, наверное, называюсь не нравящимся мне словом «публицист», вот оно некоторым образом отражает истину. Публицистика — это не журналистика.
В. Р. Легойда: — Михаил Владимирович, я не первый раз слышу, что вам не нравится, когда вас определяют как журналиста…
М. В. Леонтьев: — Ну, что значит «не нравится»?
В. Р. Легойда: — Ну, вы все время подчеркиваете, что вы не журналист…
М. В. Леонтьев: — Здесь, понимаете, вопрос другой. Я совершенно готов считаться кем угодно: сам назвался, тут уж извините. Залез в «ящик» — значит, могут обзывать любым словом. Но проблема-то не в этом. Когда говорят о журналистике, сразу начинают говорить о каких-то принципах журнализма и т. д. Вот тут у меня сразу начинается отторжение. Поэтому я сразу для начала говорю, что я не журналист, с вашими принципами, пожалуйста, от меня отстаньте: я их не знаю и знать не желаю вообще. Но я считаю, что журналист — это такой же человек, как слесарь, летчик, врач…
В. Р. Легойда: — Такой же, только хуже?
М. В. Леонтьев: — Ну, иногда зачастую и хуже. Но это от человека зависит, в общем-то. И поэтому общие человеческие принципы и критерии к нему так же применимы, как ко всем другим. Я не считаю, что журналист имеет какую-то индульгенцию. Мне не нравится идея, что у него такая физиологическая функция в обществе — резать правду-матку и, что видел, то и рассказывать. Не всегда все, что видел, надо рассказывать. Человек должен отвечать за последствия своих поступков. Если для него это не очевидно, если у него не хватает в мозгу вещества для того, чтобы в принципе оценить последствия своих поступков, — ну, что ж поделаешь? Наверное, это прирожденный журналист. Но если у него ума хватает все-таки, то он обязан нести ответственность. Если он способен понять, что его действия контрпродуктивны, а иногда и просто разрушительны, то, наверное, их совершать не надо. Так же, как любой другой человек не будет делать того, что может нанести ущерб близким или своим в личном, нравственном, политическом смысле и т. д.
В. Р. Легойда: — Когда вы говорите что-то с экрана, то у лично меня создается впечатление, что вы абсолютно убеждены в правоте своих слов. Может быть, оно ошибочно, но у меня оно создается. Это действительно всегда так или это просто часть вашего телеобраза?
М. В. Леонтьев: — Ну, во-первых, формат короткий, поэтому если ты еще будешь в этом формате рефлексировать, то весь формат заполнится рефлексией: паузами, сомнениями и т. д. Поэтому формат диктует условия.
В правоте своих слов… Даже не слов — за слова человек отвечает, в принципе, и я готов отвечать за свои слова, за все, даже за те, которые сейчас считаю ошибочными. Тем более — за них. Я хочу сказать, что в правоте себя, наверное, убежден только сумасшедший. Но я все-таки убежден в правоте тех ценностей, тех принципов, на основании которых я пытаюсь строить некие конструкции, логические, по сути. Я вообще занимаюсь смыслами, что тоже не является предметом журналистики. Во всяком случае, предметом тележурналистики точно не является.
В. Р. Легойда: — А как тогда.?..