— Стакан у тебя в общем не плохой. — заглядывая вовнутрь, говорила тетя Валя. — Много переживаний, но пустые. Все, что тебя сейчас волнует, что лежит на сердце — уйдет и не оставит следа. Вот прибыль в доме, видишь? — и показывала на непонятную фигурку из кофейных песчинок, в которой, однако, она странным образом углядела петушка. И хоть Юля никакого петушка не просматривала, домработница, тыкая пальцем, удивлялась. — Ну, вот же! Господи, да вот гребешок, клювик, вот крылышки. Клювик раскрыл и кукарекает, видишь?
— Не-а. — виновато отвечала Юля, изо всех сил стараясь найти подобие петуха в чашке.
Тетя Валя разочарованно вздыхала.
— Исполнение желаний у тебя. Пятерку-то видишь?
Юля честно пыталась рассмотреть пятерку, но не могла.
— Ага. Пятерку вижу. Вот здесь, да? — показывала наугад в самую насыщенную крупинками область стакана.
— Ну. Пятерка — значит, исполнится желание. А в будущем смутные времена для тебя. Но это или очень не скоро, или никогда. Неясно здесь ничего. Стакан хороший, хороший.
Время от времени Юля выходила по домашним делам в город, и так достаточно долго вела жизнь затворницы, перестанавливая мебель. Теперь собралась на рынок за мясом, отобрав эту обязанность у домработницы, решив заодно прогуляться.
Удивительная погода. Опять похолодало, а на носу — май. Хоть дождя и не было, однако день — пасмурный, сырой, промозглый. Пешком добралась до верхнего базара, походила по рядам с зеленью, зашла на мясные ряды, не торгуясь купила полкило парной говядины и отправилась домой. Неподалеку от областной больницы, возле шашлычной, окликнул красивый парень с наглыми глазами и белозубой улыбкой. Слово за слово, и не понимая как — оказалась в гостинице. Номер абсолютно паршивый, у стенок стояли развалюхи кровати, застеленные серыми простынями, на них валялись серые соломенные подушки. Возле окна — облупленная тумбочка, и все. Почти в беспамятстве оказалась под сильным незнакомцем на скомканных простынях, и когда он вошел в неё — на мгновение потеряла сознание. Он неистово тыкал член между ног, упругий и толстый, долго не мог попасть, а когда попал — яростно захрипел, двигая им во влажном зеве. Такого напора она не испытывала никогда. А он рычал как зверь, называя её то блядью, то девочкой, то сукой, то цветиком, угрожал выхарить, отодрать, отпиндюрить, дать в рот и отвафлить. Продолжалось это не долго, незнакомец, сжав её до хруста, остервенело кончил, прижав к стене. Они слились, содрогаясь телами, Юля чувствовала, как из железного ствола выстреливает горячая сперма, и как потом из железа он превращается в мягкую, мокрую, безвольную сосиску.
Усталые, взопревшие, лежали они рядом и глядели в потолок, не шевелясь.
— Как зовут тебя, рыцарь? — спросила Юля, положив руку на член, ощущая движение в упругих волосатых яичках.
— А! Васькой зови, что ли… Или Петькой.
— А тебя?
— Дуськой… Или Агрофеной.
— Познакомились. — он лениво зевнул. — А если серьезно?
— Зачем серьезно? Хотя — Юлей.
— А меня Сашей. Правда.
Не успела Юля отдохнуть, а в руке начал набухать, крепнуть и выпрямляться его конец.
— О-о! — восхитилась. — Очень интересно!
Сползла ниже, к его животу, и слегка, ласково укусила в пупок, затем, посматривая на вздрагивающий рядом с губами член, впустила его в рот, обжимая холодными зубами. Саша от наслаждения взвыл и завертелся на спине.
— Глубже! Глубже! — он обхватил её голову и с силой прижал к животу. — Ещё!
Она задохнулась от нехватки воздуха, когда член уперся в гланды, но, на секунду отстранившись и наполнив легкие, сама толкнула его в горло насколько можно ниже, обхватывая его за корешок и заталкивая болтающееся яичко в рот. Оба будто сошли с ума. От необычайного наплыва сексуальности, она была готова оттяпать эту сырую вздрюченную колбасу вместе со всеми причандалами. А он только о том и просил.
— Все верно! Все правильно! — выдохнула, выпуская его изо рта.
— Что верно? Что правильно? — вздрагивая от нетерпения, спросил Саша.
— Желание! Сегодня у меня — исполнение желания! И знаешь еще что?
— Что?
— У тебя есть знакомый? Друг?
— Зачем?
— Хочу двоих!
Саша принялся её обхаживать с удвоенной силой.
— Знакомый? Не-а. Но у меня есть кобель знакомый. Сойдет?
— Хочу! Хочу! Хочу!
Еще несколько минут, и они взвыли, терзая друг друга, отчаянно барахтаясь в общественной кровати.
Через полчаса распрощались. Юля получила, как договаривались, триста тенге, забрала мясо в полиэтиленовом пакете и поспешила домой, послав новому любовнику воздушный поцелуй.
— Адью! — ответил Цаца, натягивая штаны. — Увидимся!
Дома наблюдался идеальный порядок. Тетя Валя выскоблила посуду, из мяса принялась готовить бефстроганов, блюдо, любимое Греком. Он появился к вечеру, навернул приличную порцию с перчиком, с аджигой, наскоро трахнул Юлю и завалился спать, сотрясая квартиру храпом.
Посреди ночи Грек проснулся и тихо, не будя Юлю, пробрался на кухню, набуровил стакан коньяка и хапнул, не морщась. Потом заглянул в кастрюли, гремя крышками, нашел бефстроганов, подогрел и вывалил на тарелку. Когда Юля, продирая глаза, заглянула, он уплетал еду, будто с гор спустился. Грек виновато развел руками и продолжал жевать за обе щеки.
— Скажи, за что я тебя люблю? — спросила Юля, обхватывая его сзади за плечи. — Отчего ты не наедаешься вечером?
— Кто ходит в кухню по ночам, — пошутил Грек, — тот поступает мудро.
Доел, похлопал себя по вспухшему животу и уже до утра не просыпался, прислонившись к Юлиной спине.
32
Мурка полулежала в шезлонге под тенью распустившихся белым цветом яблонь. Рядом в кресле-качалке — Грек, на венском стуле расположился Атамбай с папками, на таком же стуле — Кошенов. На столике остывший самовар, пустые пиалушки, конфетница и опорожненный заварочный чайник, набитый свежими листьями смородины. В саду было прохладно, жаркое солнце сквозь густую листву не пробивалось, движение воздуха щекотало ноздри политым райханом. Садовник принес лейку воды и подымая её — обрызгивал так же и клумбу ромашек.
Кошенов поднялся, сделал несколько разминочных движений руками.
— Да! Забыл сказать, Клеопатра Алексеевна! — снова уселся на стул. — У меня новость припасена! Не слышали?
— Порадуешь, или огорчишь? — громко спросила Мурка, чтобы полуоглохший Кошенов услышал.
— Как сказать! Знакомец наш, Ромейко, где бы вы думали?
— Ну, где, где… На Гавайских островах, что ли? Или на Эйфелевой башне?
— Если бы! По депутатским делам я заходил в управление КНБ, там и встретились! Уже майор, перевелся с повышением! Начнет дела ворошить, пересматривать. Не к добру это, не к добру.
— Ну, хватит! — резко остановила Мурка. — К добру, не к добру! Как бабка на завалинке! Не таких обламывали. О чем-нибудь говорили?
— А как же! О наркотиках беседовали, я как председатель депутатской комиссии приглашался. Делились информацией.
— Это он приглашал?
— Что?
— Кто приглашал, говорю, он? — крикнула Мурка, качая головой.
— А-а! Нет, он к беседе присоединился позже. Нас трое депутатов было.
— Ну, что ж. Мы помогли ему уйти со старого места, может, сковырнем и отсюда. Со временем, не сразу. И если, конечно, мешать нам будет.
Мурка взяла сигарету, прикурила из рук Грека, щелкнула по клавише магнитофона, оттуда мужским хором полилось грузинское «Сулико».
«Вот черт! Кошенов, конечно, прав, не хватало осложнений с Ромейко! Такие майоры двух генералов стоят! А он, естественно, не простит обиду „Серым волкам“. Ляжет костьми, но своего добьется, гнида! Откуда берутся такие паскудники? Твою мать, художник!»
Грек тоже хотел закурить, но передумал, потушил зажигалку, достал маленький стеклянный пузырек, отсыпал зеленого вещества и закинул в рот, оттопыривая нижнюю губу.