Витя был дома и оказался трезвым, редкая удача! Атамбаю обрадовался, и особенно обрадовался предстоящей выпивке, без которой тот не являлся. Сразу захлопотал с костром, схватив топор, принялся рубить ветки стального саксаула.
— Иди сюда! — подозвал Атамбай, спуская сумку в землянку. — Не суетись, Витя. Костра не нужно.
— Как так? — удивился тот. — Чаек сварганим, попьешь с дорожки.
— Не надо!
— Ну, смотри сам. А то — я скоро!
— Костер жечь не будем.
— Да что случилось? — теперь только он обратил внимание на усталый, встревоженный вид Атамбая.
— Садись! — предложил Атамбай. — Витя, у меня неприятности. Очень большие. Тебе лучше уйти к соседям. Ну, к бичам твоим.
— Расскажи, давай толком, а потом я решу, куда идти. Идет?
— Ладно. Идет. — Атамбай задумался, почесывая лоб. — Короче, так. Меня разыскивают, если найдут — убьют.
— Менты? Проворовался, что ли, бухгалтер?
— Какое! Если бы менты. Гораздо хуже! Бандиты ищут!
— Та-ак! Не стану спрашивать за что — все равно не скажешь. Да это и не важно. — Помолчал. — Та-ак! — повторил снова. — Ладно! У меня тут кое-что припасено для торжественного случая, кажется, случай наступил. Не дрейфь, бухгалтер! Как там говорят? Прорвемся? Прорвемся!
Он поднялся и охнул, схватившись за почку, пару раз согнулся-разогнулся и отправился в ближайшие кусты. Там, с помощью лопаты откопал яму, вынул большой полиэтиленовый сверток и притащил к землянке. Развернул — положил перед Атамбаем жирно смазанный автомат Калашникова с двумя набитыми рожками, и двуствольный обрез с пятью патронами шестнадцатого калибра.
— Откуда!? — изумился Атамбай, рассматривая сюрприз, проводя пальцем по оружейному маслу, стекающему со ствола.
— Откуда? — переспросил Витя, улыбаясь. — От верблюда! Думаешь, бичи только водку пить умеют? Во-от. Для начала хватит, а там — как бог даст.
— Ты даешь! — качал головой Атамбай. — У меня дома тоже вальтер в тайнике. Но домой нельзя. И стрелять я толком не умею, баловался иногда, было дело, а так…
— С обреза стрелять легко. — успокоил Витя. — Как с обычного ружья. Два патрона в ствол — пали. Патроны береги, пять штук, больше нету. Между прочим, картечь.
— Может, не придется…
— Дай то бог.
— Вить, а может, тебе лучше действительно уйти? К чему такие приключения?
— Эх, Атамбай, Атамбай! Высоко ты меня ценишь! И отца твоего знаю много лет, и тебя. Как потом общаться будем? Да не бойся, говорю — прорвемся!
Они тщательно протерли оружие, вымыли руки, поели хлеб и консервы, привезенные Атамбаем, помидоры с огурчиками.
— Может, сто граммов? — предложил Атамбай. — Винчика.
— Не, — отказался Витя, — не хочется. — и жадно сглотнул слюну. — Потом!
Спать легли рано, Атамбай включил радио, послушал пять минут, и выключил. Никакая информация не воспринималась, в голову лезла тревожная дребедень. Долго ворочался, сопел, хлопал глазами в темноте и заснул к утру. Рядом спал Витя.
Рано утром позавтракали теми же консервами, попили воды.
— Схожу-ка я на рыбалку. — рассуждал Атамбай, кутаясь в шерстяной свитер, было прохладно. — К обеду горячей ухи сварганим, днем костра не видно.
— Обрез захвати. — напомнил Витя, выкладывая патроны.
В знакомом затоне тихо шелестели зеленые камыши, стайками над головой вилась мошка. Жирные, черные комары, хорошо потрудившись ночью — на день укладывались спать, лишь отдельные экземпляры лениво, сонно жужжали над ухом.
Атамбай закинул удочку, сел на колени и услышал первый выстрел со стороны землянки. Стаи уток шумно поднялись в воздух, взлетели стремительные фазаны. И тут же следом затараторил АКМ длинными и короткими очередями. Затем Атамбай различил чеченский Борз и израильский УЗИ. Он подскочил, вложил два патрона в стволы обреза, взвел курки и ринулся, почти не прячась, к Вите на помощь. Бой впереди разгорелся нешуточный: озлобленный калашников молотил во все стороны, шальные пули свистели и резали ветки даже над головой бегущего Атамбая. Когда замелькали фигуры бандитов, Атамбай не целясь бахнул дуплетом, дрожащими руками перезарядил обрез. Сразу воздух вокруг ожил, и белый солончак покрылся сетью мелких разрывов. Он выстрелил ещё раз и вскрикнул от боли — пуля раздробила правое плечо. Из обвислой руки выпало оружие, под рубашкой фонтанировала кровь, ручьем сбегая к трусам. Со стоном попробовал поднять обрез левой рукой, но не успел: трое подбежавших парней выбили его пинками, заодно угощая стрелка ударами по ребрам и по голове.
— Ты что, паскуда? Двоих наших уложил?!
— У него картечью заряжено! Как по кабанам палил, гад!
Атамбай подхватили под руки, потащили к землянке, отсеченная Витина голова валялась возле догорающего костра и испуганно улыбалась. Из-за кустов по воздуху выплыл Грек, достал стеклянный пузыречек, отсыпал насвай на ладонь, и, оттопырив нижнюю губу, отправил туда зеленые крупинки. Сплюнул густую слюну и посочувствовал:
— Больно, Атамбай? Зря ты так. Против Мурки воевать нельзя. Э-эх! Ну — прощай.
Махнул высокому парню, тот подошел, выхватил кривой узбекский нож из-за ремня, и, всадив по рукоятку в живот Атамбая — рванул лезвие кверху. Атамбай еще стоял, а кишки уже вывалились в золу костра, левой рукой он удивленно собирал их на место — потом рухнул.
— Откуда столько жестокости? — Грек брезгливо поморщился, и опять сплюнул зеленую насвайную слюну. — Мясник!
Цаца, улыбаясь, скаля белые зубы, пошутил:
— У тебя что, сердце больное? Отвернись, Грек!
От налетевших мух невозможно было отбиться. Грек матюгнулся и коротко бросил:
— Уходим!
38
На столе дымился горячий кофе в чашке с блюдцем. Два зеленых человечка, два гномика, стояли возле чашки. Оба остроухие, с длинными тупыми носами, в зеленых колпаках и кафтанчиках, с беленькими круговыми воротничками, тонконогие и круглоглазые. Один держал чайную ложку, как весло, и помешивал ею крепкий кофе, другой, сложив ручки на животе, грустно смотрел в чашку, будто в фаянсовую бочку.
— А-а! Вас уже двое… — безразлично определил Козыбаев, пожимая губами. — Ведите себя прилично…
Смахнул человечков, как смахивают назойливых мух, взял напиток, сделал глоток и тут же запил холодной водой. Так научила Муратидзе на обеде в честь открытия больничной пристройки. Это вкусно: обжигающий кофе — глоток ледяной воды, обжигающий кофе — глоток ледяной воды.
Что-то не ладится с заводом, на который положила Мурка глаз. Человек, которого она внедрила в заводоуправление, и который претендовал на место директора с его, Козыбаева, подачи — не прошел. Иностранцы не позволили. Хотя — какие там иностранцы! Россияне! Самый крупный пакет акций, хоть и не контрольный. А после того — директор с главным бухгалтером залетели в автомобильную аварию… Далеко не дура, эта Муратидзе. Заводец хоть и низкорентабельный, однако продукцию дает монопольную в Казахстане. Большие потенциальные возможности, большие. Руки надо правильно приложить.
Под столом послышался шорох. Козыбаев нагнулся, и увидел выползающую на коленях обнаженную Мурку. Жгуче-черные слипшиеся волосы раскиданы по спине, по плечам, груди острыми сосками торчали книзу, лицо повернуто на Козыбаева, а из раскрытого накрашенного рта высовывалось яблоко человеческого глаза. С ярко-красных губ стекала струйка крови, в самом глазу тоже были видны порванные кровавые капилляры. Глаз осмотрел кабинет, мебель, дорогую аппаратуру, покосился на Козыбаева, затем Муратидзе захлопнула рот и прокашлялась.
— Простыли, Клеопатра Алексеевна? — участливо спросил аким, допивая кофе. — В кабинете прохладно, кондиционер, а вы раздеты. — Сбросил со стола гномов и поставил чашку. — Оденьтесь, оденьтесь. Неудобно.
Тут в дверь постучали, вошел смутившийся помощник, обнаружив шефа с всклокоченными волосами, с расстегнутой ширинкой, из которой торчал конец белой рубашки.
— Нургали Аширович… Там, этот, редактор…