Если у Фурье, Луи Блана или Огюста Бланки мы находим похожие рассуждения, обнаруживающие нередко даже презрение авторов к только что завоеванным институтам равных прав на свободу, то только Маркс вновь выводит всю связанную с этим проблематику на новый уровень обсуждения. В своей статье «К еврейскому вопросу», опубликованной в 1844 году и с тех пор ставшей важной вехой в процессе политического самоопределения формирующегося движения, Маркс разбирает вопрос о том, какое значение должна иметь в будущем для целеполаганий социализма борьба евреев за политическое равноправие59. Ответ, который Маркс пытается дать на этот вопрос, имеет двухступенчатую форму, поскольку эта проблема решается вначале только для данных социальных условий и лишь затем — для освобожденного общества. Применительно к современности Маркс, пользуясь словарем гегелевской философии права, утверждает, что здесь «гражданское общество», то есть капиталистическое рыночное хозяйство, и «государство» существуют как две отдельные сферы, каждая из которых подчиняется своим собственным принципам. Маркс убежден, что до тех пор, пока сохраняется подобное институциональное разделение задач, также и усилия еврейского меньшинства в направлении политической интеграции имеют недвусмысленно освободительное значение, потому что предоставление государством равных прав на свободу представляет собой нормативный прогресс по сравнению со всем, что было в прошлом60. Впрочем, по его мнению, после этого политическое стремление евреев к интеграции сразу же утрачивает всякую позитивную функцию, если бывшая до сих пор изолированной деятельность государства будет в будущем вновь вплетена в сферу задач истинной человеческой общности, ибо в этих условиях будет не только окончательно упразднен злополучный раскол человека на citoyen (гражданин (фр.)) и bourgeois (буржуа (фр.)), на гражданина государства и частного хозяйственного субъекта, но вследствие этого ассоциация всех сотрудничающих членов общества сможет сообща решать задачи политического управления, так что для индивида исчезает надобность претендовать на права индивидуального самоопределения перед какой бы то ни было высшей инстанцией. Именно этот последний шаг мысли в ходе марксовской аргументации заслуживает особенно пристального рассмотрения в контексте нашей проблемы. Либеральные права на свободу, о которых сам Маркс говорит как о средстве для провозглашения «каждого члена народа равным участником суверенитета народа»61, в социалистическом обществе будущего утратят всякое нормативное значение, потому что тогда уже не будет надобности в особом, отдельном от хозяйственной деятельности дискурсивном установлении (Aushandlung) общей воли, для которого индивида следовало бы наделить правом на самоопределение62.
Эта релятивизация либеральных прав на свободу, которые Маркс считает нужным требовать лишь до тех пор, пока сохраняется институциональное разделение сфер политики и хозяйственного производства, оказалось для социалистического движения уже в момент его возникновения тяжелым бременем, почти не поддающимся устранению также и в последующее время. Поскольку все надежды на устойчивое примирение свободы и братства связывались только с перспективой коммунитарного преобразования хозяйственной сферы, считалось возможным без остатка растворить все индивидуальные права в общности действующих друг для друга субъектов, так что в конце концов не оставалось законного места ни для автономии индивида, ни для интерсубъективного выяснения общей воли. Какие бы учредительные документы социалистического движения мы ни привлекали для анализа, повсюду мы встречаем одну и ту же тенденцию: не признавать никакой роли в организационном устройстве будущего общества как за либеральными правами на свободу, так и за основанным на них формированием политической воли между свободными и равными гражданами государства; эта новая форма организации социального мира отличается здесь, напротив, тем характерным свойством, что в ней субъекты включаются в общество только и исключительно через соучастие в кооперативном производстве, благодаря чему они хотя и могут сообща реализовать свою социальную свободу, однако не имеют более надобности беспокоиться о своем индивидуальном самоопределении. Следствием обрисованного этой чертой проекта будущего была неспособность [социалистов] найти исходя из своей доктрины нормативный подход к политической сфере. Только по прошествии нескольких десятилетий в социалистическом движении начали устранять этот изначальный недостаток, предпосылая боевому понятию «социализм» прилагательное «демократический». Но также и формула «демократического социализма», официально включенная Социал-демократической партией в свою программу только после Второй мировой войны63, лишь худо-бедно решала проблему, унаследованную от отцов-основателей, ибо оставался принципиально без ответа вопрос о том, как можно понять руководящую идею социальной свободы таким образом, чтобы она, хотя и способна была вдохновлять критику частнокапиталистического эгоизма, при этом не ставила под радикальное сомнение ценность индивидуальных прав на свободу. Вместо того под этим двучленным понятием чаще всего подразумевалось не что иное, как значительно ограниченная идея, понимающая политическую демократию по традиционно-либеральному стандарту как ту институциональную сферу, исходя из которой через достижение парламентского большинства, должен быть решен посредством ограничения капиталистического рынка «социальный вопрос»; тем самым снималось с повестки дня существенно более радикальное требование — в меру возможности так организовать саму сферу экономической деятельности, чтобы члены общества могли действовать здесь не против друг друга, но друг для друга64.
59
Karl Marx, “Zur Judenfrage”, in: ders. / Friedrich Engels,
62
Из разнообразной литературы об аргументации Маркса в статье «К еврейскому вопросу» я назову только две новейшие работы: Frederick Neuhouser, “Marx (und Hegel) zur Philosophie der Freiheit”, in: Jaeggi/Loick (Hg.),
63
Об этом см. Schieder, “Sozialismus”, a. a. O., S. 990 ff.; о предыстории партийного названия «социал-демократии»: ibid., S. 977 f. Об истории немецкой социал-демократии см. Detlef Lehnert,
64
Совершенно иначе аргументирует в этом пункте Эдуард Бернштейн, который вообще был единственным интеллектуалом в рабочем движении, он уже в начале XX века последовательно продумал теоретические «узкие места» социализма, коренящегося в индустриализме; для него демократия образует нормативное ядро всех социалистических целеполаганий, потому что она представляет собой не просто политическую форму правления, основанную на принципе большинства, но адекватную форму организации социальной жизни в целом. В этом смысле Бернштейн говорит тогда, далеко опережая свое время, о «демократии» как «организации свободы»: Eduard Bernstein, “Der sozialistische Begriff der Demokratie”, in: ders., Sozialdemokratische Völkerpolitik. Gesammelte Aufsätze, Leipzig 1917, S. 1–15, здесь: S. 11. Радикализм «ревизионизма» Бернштейна чаще всего игнорируется во вторичной литературе о его работах, поскольку эта вторичная литература написана либо с марксистской, либо с внутрипартийной точки зрения; исключение составляет в известной мере объемистое исследование Бу Густафссона, в котором подчеркивается прежде всего влияние на Бернштейна английских фабианцев: