Если мы рассмотрим еще раз одно за другим три базовых концептуальных допущения, которые я попытался ретроспективно проанализировать как теоретические наследственные пороки социализма, то при внимательном рассмотрении выяснится, что они обязаны своим возникновением исключительно привязанности к духовным и социальным данностям ранней фазы капиталистической модернизации. Уже на первой предпосылке социалистической концепции общества и истории можно без особого труда установить, как здесь незаметно из некоторого исторически уникального эмпирического положения делаются выводы о желательном устройстве всех будущих обществ; ибо к идее о том, что отныне больше нет надобности в демократической процедуре выяснения общих целеполаганий, а потому весь процесс социальной интеграции можно предоставить соединенной воле кооперирующихся друг с другом производителей, мог, вероятно, прийти только тот, кого грандиозная динамика начинающейся индустриализации побудила предполагать в ее организующей силе также и источник политического управления. Таким образом, ошибочное представление, будто в будущем можно будет отказаться от предоставления индивидуальных прав на свободу, было ценой, которую ранним социалистам пришлось заплатить за свою нерефлектируемую веру во всеобъемлющую интегрирующую силу общественного труда. Не иначе обстоит дело и со вторым проблематичным базовым допущением, с которым мы столкнулись, рассматривая точки согласия в социально-теоретической мысли от Сен-Симона до Маркса; ибо и убеждение в том, что капиталистическую общественную систему с самого начала сопровождает внутренний противник в лице готового к революции пролетариата, на который длительное время сможет опираться социалистическое движение, можно вообще понять только на фоне ранней, почти совершенно не заторможенной индустриализации. Дело в том, что тогда, до появления всякого социального законодательства и до завоевания избирательных прав, в самом деле, быть может, могло на краткое мгновение показаться, будто слой промышленных рабочих настолько спаян вместе форсированной эксплуатацией, снижением заработной платы и постоянной угрозой безработицы, что промышленные рабочие способны сформировать у себя единство интереса к преодолению капитализма — правда, впоследствии все огрубленно резюмируемое в понятии «обуржуазивания» изобличало во лжи этот ограниченный своим временем прогноз, а тем самым и метод вменения объективных интересов. Наконец, та же самая зависимость от процесса индустриальной революции свойственна и для третьей предпосылки социальной теории ранних социалистов — предположения закономерного прогресса в человеческой истории. Впрочем, здесь в мышлении наших авторов отразились не социально-экономические, а интеллектуальные данности той эпохи. Как картина истории у сенсимонистов, так и картина истории у Луи Блана или Карла Маркса живут в значительной мере прогрессистским духом периода раннего Просвещения, когда надежде на благотворное влияние науки и техники нередко придавали форму законосообразных утверждений о поэтапном улучшении условий человеческой жизни91. Затем, полвека спустя, этот философско-исторический оптимизм проявляется в раннесоциалистической мысли, вплоть до исторического материализма, в том, что общественная формация, к которой практически стремятся социалисты и которую именуют «социалистической», понимается как та ступень в историческом процессе, которая в обозримом будущем необходимо, почти что с каузальной неизбежностью последует за теперешним состоянием общества.
91
См., например: Nisbet,