Однако в сущности Маркс вследствие своих категориальных маневров, обусловленных гегелевским мышлением о тотальности, так прочно связывал рынок в многообразии его исторических форм с капитализмом, что еще долгое время после его смерти в социалистическом движении оставалось невозможным мыслить альтернативную социалистическую форму хозяйства иначе, чем как совершенно нерыночную экономику; поскольку же, в свою очередь, казалось, что для определения этой альтернативной формы хозяйства в распоряжении теоретиков имеется только модельный образ управляемого из единого центра планового хозяйства, эти теоретики были даже вынуждены представлять себе внутренние отношения в таком хозяйственном строе по образцу вертикального отношения всех акторов к вышестоящей инстанции, хотя, согласно первоначальной интуиции, производители должны были бы поддерживать горизонтальные отношения друг с другом. А потому, сколько бы заслуг перед социалистическим движением ни имел марксовский анализ капитализма, давший этому движению систематически связную экономическую теорию, которая отныне должна была конкурировать с классической политической экономией, все же совокупность тотализирующих черт этого анализа оказала на это движение неблагоприятное влияние, ибо своим представлением, будто капитализм образует единую общественную систему, в которой рынок в силу внутренне присущих ему императивов сбыта имеет тенденцию к постоянной экспансии, Маркс лишил социалистов любой возможности рефлектировать о других институциональных путях обобществления хозяйства, кроме централизованной плановой экономики.
Безусловно, сегодня капиталистический рынок вновь являет нам картину, которая, казалось бы, в точности соответствует всем предсказанным Марксом тенденциям развития; не только старый промышленный пролетариат и новый пролетариат сферы услуг лишен любых перспектив долгосрочной занятости в рамках социально защищенных трудовых отношений, а финансовый доход от ренты с капитала оказывается столь высоким, каким он редко бывал прежде, так что различие в уровне дохода между немногими имущими и большой массой населения неизмеримо увеличилось; скорее, в наши дни также и публичные секторы экономики все в большей мере подчиняются принципу экономической рентабельности, так что, казалось бы, постепенно сбывается прогноз Маркса о «реальном подведении» всех сфер жизни под категорию капитала98. Однако в истории капиталистического рыночного общества это отнюдь не всегда было так; кроме того, это отнюдь не должно оставаться так с исторической неизбежностью. Поэтому важнейшая задача для тех, кто желает вдохнуть новую жизнь в социалистическую традицию, заключается в том, чтобы вновь оспорить предпринятое Марксом отождествление рыночного хозяйства и капитализма, чтобы таким образом получить свободное пространство для проекта альтернативных способов использования рынка. Если мы еще раз подумаем об исходной интуиции социализма, согласно которой обещания Французской революции необходимо исполнить посредством институционализации социальной свободы в экономической сфере, то для подобной горизонтальной деятельности, сотрудничества и взаимного восполнения хозяйственно занятых в нашем распоряжении имеется, в принципе, три экономические модели. Прежде всего, это рынок, как представлял его себе Адам Смит, когда интерпретировал закон спроса и предложения как механизм invisible hand (невидимой руки (англ.)), посредством которого должно быть возможно взаимно дополнять экономические интересы равноправных и благонамеренных граждан99; затем это достопочтенный образ «союза свободных производителей», который очевидным образом подразумевает, что трудоспособные члены общности при посредстве демократического самоконтроля самостоятельно организуют свои хозяйственные задачи и управляют их решением; и наконец, реализацию социальной свободы в сфере хозяйства мы можем представлять себе также так, что граждане в порядке демократического волеизъявления поручают государственному органу регулировать процесс хозяйственного воспроизводства и осуществлять надзор за ним в интересах общественного благосостояния100. Ни одна из трех очерченных таким образом моделей не заслуживает того, чтобы быть попросту отставленной в сторону подвергнутым радикальной ревизии социализмом — напротив: поскольку все они разделяют то элементарное представление, что аллокация пригодных средств для удовлетворения разделяемых всеми потребностей должна быть доверена самим акторам, которые при равных шансах на участие могут понимать сами себя как действующие друг для друга, эти модели следует рассматривать как равные по достоинству альтернативы капиталистическому рынку. В этой связи, конечно, не стоит забывать о том, что Смит первоначально намеревался характеризовать рынок как институт хозяйства, в котором заинтересованные в собственной выгоде субъекты встречают друг друга с благожелательным чувством в отношении обоснованных интересов других101. Однако если все эти три модели являются возможными кандидатами для институциональной реализации нормативного намерения осуществить в пределах хозяйственной сферы социальную свободу, то не может быть принято какого-либо аподиктического, недоступного для проверки предварительного решения о выборе между ними. Скорее, обновленный социализм должен в таком случае предоставить ответ на вопрос, какой из трех принципов управления — рынок, гражданское общество или демократическое правовое государство — мог бы оказаться наиболее пригодным для цели реализации социальной свободы в сфере хозяйства, только осуществляемым на практике экспериментам. Однако, прежде чем я смогу проследить далее эту экономическую нить моих рассуждений, я должен вначале подвергнуть принципиальной ревизии второй краеугольный камень классического социализма; ибо идея расширения простора для социальной свободы в сфере хозяйства благодаря экспериментальному изысканию адекватных форм ее институционального воплощения несовместима с разделяемым социалистами от Сен-Симона вплоть до Карла Маркса представлением, согласно которому человеческая история совершается в форме закономерного прогресса.
98
См. о первой тенденции: Thomas Piketty,
99
Adam Smith,
100
О различии между этими тремя моделями см.: Erik Olin Wright,
101
Herzog,