Пути обновления (II): идея демократической формы жизни
По-прежнему остается теоретической загадкой, почему ранние социалисты не предпринимали никаких усилий для того, чтобы перенести свое новообретенное понятие социальной свободы также на другие сферы общества. Во второй главе я возложил ответственность за это странное упущение на то обстоятельство, что все авторы только что возникшего тогда социалистического движения видели причину того, что они называли «частным эгоизмом», только лишь в поведенческих императивах капиталистического рыночного общества и поэтому считали необходимым направлять все свои политические устремления исключительно на преодоление этого рыночного общества; не будучи способными угадать хотя бы приблизительно освободительное значение прав человека и гражданина, вызванных к жизни Французской революцией, они видели в них всего лишь дозволение накапливать частный капитал и потому думали, что в будущем социалистическом обществе можно будет совершенно обойтись без этих прав. С тех пор социализм болен неспособностью самостоятельно, при помощи своих собственных концептуальных средств найти подходы к идее политической демократии. Хотя всегда существовали планы некоторой хозяйственной демократии, рабочих советов и аналогичных институтов коллективного самоуправления, однако эти планы соотносились только с экономической сферой уже потому, что принималось допущение, согласно которому в будущем уже совершенно не будет надобности в этико-политическом волеизъявлении народа, а значит, и в демократическом самозаконодательстве. Даже позднейшая, произведенная с некоторой поспешностью прибавка прилагательного «демократический» уже не могла действительно изменить что-либо в этом наследственном пороке первоначального социализма — своего рода экономическом фундаментализме, потому что эта прибавка отнюдь не проясняла, в каком отношении должны находиться друг с другом хозяйственная кооперация в социальной свободе и демократическое волеизъявление; скорее, принимали от либералов в готовом виде понятие демократии, а в остальном на первых порах оставляли все по-старому, так что в результате должна была возникнуть половинчатая формация (Zwittergebilde), в которой совершенно не было никакого идейного единства127. Когда социалисты начали в свое время замечать дефицит демократии в своем движении, намного лучше было бы еще раз поискать в сочинениях поколения основоположников те места, где могло возникнуть это фатальное недоразумение; тогда сразу же пришлось бы столкнуться с тем фактом, что это было связано в конечном счете с их неспособностью приспособить новую, новаторскую идею социальной свободы к осязаемо проявившейся уже к тому времени реальности функционально дифференцирующегося общества и применить ее, произведя соответствующую «развертку», к постепенно автономизирующимся друг от друга социальным сферам.
Итак, вернемся еще раз в минуту теоретического рождения идеи социальной свободы, чтобы задним числом исправить эту ошибку. По существу, понятие социальной свободы было создано ранними социалистами и молодым Марксом с целью устранения острого противоречия, задатки для которого они видели в процессе реализации принципов легитимации нового либерально-капиталистического общественного строя, а именно, того, что в рамках опосредованного рынком хозяйственного обмена утвердился безудержный индивидуализм свободы, обрекавший неимущие слои общества на обнищание, между тем как в то же время между всеми членами общества должна была господствовать не только «свобода», но также «равенство» и «братство». Идея социальной свободы должна была суметь вывести из этой противоречивой ситуации постольку, поскольку в ней, казалось бы, был найден механизм или схема действий, в соответствии с которой реализация свободы одного человека должна быть непосредственно привязана к реализации свободы другого как своей предпосылке. Дело в том, что в соответствующих институциональных мероприятиях индивидуальные цели деятельности отдельных членов общества были тесно связаны друг с другом, так что их непринужденная реализация возможна была только при взаимном согласии и взаимном участии, так что братство стало бы формой актуализации свободы (Vollzugsform von Freiheit), а тем самым то и другое совпало бы в общности равных людей. Отсюда все ранние социалисты, от Луи Блана до Прудона и затем до Маркса, делают вывод, что обнаруженное ими проитворечие, а значит, и существующее неравенство, может быть устранено, только если общество может быть организовано по образцу такой общности, непринужденно дополняющими друг друга в образе своих действий индивидами — вместе с противоположностью между свободой и равенством исчезнет также одновременно и противоположность между бедными и богатыми, потому что каждый член общества должен будет видеть в другом партнера по интеракции, к которому он, уже по соображениям своей собственной свободы, обязан проявлять известную меру солидарного участия.
127
Если обратить суждение, то это означает: там, где переход к «демократическому социализму» не был совершен, сохранилось категориально весьма непрозрачное противопоставление «демократии» и «социализма/коммунизма». Пример этого представляет Arthur Rosenberg,