Прежде чем мы сможем непосредственно приступить к решению этого вопроса, будет, вероятно, целесообразно еще раз зафиксировать, к какому итогу мы пришли до сих пор относительно преобладающей в классическом социализме неспособности проводить дифференциацию социальных сфер. Нашим исходным пунктом было то наблюдение, что ни один из ранних представителей социалистического движения не прилагал усилий для того, чтобы сделать идею социальной свободы плодотворной также и для других сфер общественного воспроизводства за рамками сферы хозяйственной деятельности, все останавливается на том, чтобы исследовать только капиталистическую по своему характеру экономику с той нормативной точки зрения, с помощью каких мер может быть произведена ее перестройка в направлении более выраженной ассоциированности членов общества (Gesellschaftsgenossen) — даже не задумываясь о том, не следует ли рассматривать также и другие сферы репродукции с подобной точки зрения реализации социальной свободы. Как мы увидели в дальнейшем, причина этого упущения выяснилась из того, что ни один из ранних социалистов не был готов принять к сведению постепенно совершающийся процесс функциональной дифференциации обществ модерна; целиком находясь в плену у духа индустриализма и будучи поэтому убеждены, что все социальные события также и в будущем будут определяться процессами в области промышленного производства, социалисты не видели никакого повода к тому, чтобы заниматься вопросом либо об эмпирически данной, либо о принципиально желательной автономии отдельных сфер социальной деятельности. Именно этот отказ вообще принимать во внимание процесс функциональной дифференциации объясняет затем также и то, почему социалисты не прилагали никаких усилий к тому, чтобы сделать свою идею социальной свободы плодотворной для нормативного раскрытия других сфер деятельности. Если такие подсистемы принципиально совершенно не могут иметь собственной, самобытной логики функционирования, потому что происходящее в них всегда определяется якобы экономическими принципами и ориентирами, то не было также и надобности в том, чтобы искать в них обособленные формы реализации социальной свободы146.
Если же этот неверный шаг в формировании социалистической теории должен быть аннулирован, то необходимо не только убедительно показать, почему должно быть осмысленным намерение предполагать также и для других конститутивных сфер общества зависимость каждой от особых форм социальной свободы. Скорее, если только социализм должен и в дальнейшем заключать в себе образ более совершенной формы жизни, необходимо дополнительно указать, как именно должно быть возможно в будущем адекватное взаимодействие между этими самостоятельными сферами социальной свободы. Что касается первой из этих двух задач, то ее решение наметилось уже в контексте критики нежелания традиционного социализма вообще принимать во внимание нормативное своеобразие демократической деятельности с одной стороны и личных социальных отношений с другой, а именно: если те конститутивные правила, которых в каждом из этих случаев должны придерживаться участники отношений, понимаются так, что они должны иметь возможность понимать совершаемые каждым действия из некоторой перспективы «мы» как взаимно дополняющие друг друга, то вполне естественно будет предполагать также и в них сферы общества, основанные на социальной свободе. В таком случае не только система экономической деятельности, но также и две другие сферы деятельности — сфера личных отношений и сфера демократического волеизъявления — могут быть поняты в духе подобного расширенного подхода как подсистемы общества, в которых желательные результаты могут быть достигнуты только при условии, что участники этих подсистем способны интерпретировать действия каждого из них как непринужденно взаимосвязанные и дополняющие друг друга: Для сферы любви, семьи и брака это означает, что мы признаем в них такие формы отношений, в которых обещанное бытие друг для друга бывает возможным только в случае, если все члены отношений могут непринужденно артикулировать свои потребности и интересы и реализовывать их с помощью других; для сферы демократического волеизъявления отсюда вытекает, что для его участников должно быть возможно понимать выражаемые каждым из них индивидуальные мнения как взаимно дополняющие друг друга вклады в общий проект установления всеобщей воли147. В обоих этих случаях — как, впрочем, уже и в отношении системы хозяйства, — было бы ошибкой, порождающей дальнейшие заблуждения, следовать либеральному представлению, согласно которому мы имеем здесь перед собой две подсистемы общества, в которых субъектам предоставляются возможности реализации частных, индивидуально определенных намерений каждого из них, так что социальные связи и взаимные обязательства следует описывать как заключающие в себе латентную угрозу148; обновленный социализм, совершенно напротив, исходит из того, что все эти три области представляют собой сферы деятельности, в которых должны наличествовать условия для непринужденного бытия друг для друга, а значит, отношения социальной свободы149. Поэтому такой социализм не может удовлетвориться перспективой преодоления гетерономии и отчуждения труда в экономической сфере, он знает, что общество модерна не станет подлинно социальным до тех пор, пока и внутри двух других сфер — сферы личных отношений и сферы демократического волеизъявления — не будут успешно преодолены принуждение, давление и понуждение.
146
Сколь сильное действие оказывает до наших дней это роковое наследство социализма — его неспособность к функциональной дифференциации — можно без труда видеть по той социально-теоретической наивности, с которой Джеральд Коэн еще в 2009 году рисует картину социалистического общества, даже не упоминая при этом о разделении различных общественных сфер, каждая из которых имеет собственную логику действия; вместо этого в качестве модели подобного общества будущего предполагается палаточный лагерь, в котором, конечно, не существует каких либо устойчивых границ между различными функциональными сферами, организованных в соответствии со специфическими для каждой из них правилами: Gerald A. Cohen,
147
В развитие этой темы см.: Axel Honneth, “Drei, nicht zwei Begriffe der Freiheit. Ein Vorschlag zur Erweiterung unseres moralischen Selbstverständnisses”, in: Olivia Mitscherlich-Schönherr / Matthias Schloßberger (Hg.),
148
Правда, отсюда следует, в продолжение данного мною выше обоснования постоянно стоящей перед социализмом задачи критики господствующей теории хозяйства (см. сноску 110), что одновременно социализм всегда должен осуществлять также и критику той доминирующей теоретической формации, которая всегда участвует в порождении социальной реальности в двух других сферах — сфере частных отношений и сфере политического волеизъявления, а значит, к примеру, типовой либеральной модели семьи или доминирующей теории демократии, укорененной в понятии негативной свободы. Если мы принимаем (нормативный) фактум функциональной дифференциации в обрисованном здесь в значительной мере ориентированном на Гегеля смысле, то дело уже не может ограничиваться только критикой политической экономии; скорее, параллельно с этой критикой нужно давать также и критику тех безраздельно господствующих отраслей науки, которые занимаются двумя другими конститутивными подсистемами общества и категориальный аппарат которых всегда оказывает на них определенное влияние.
149
Кстати, это трихотомическое деление конститутивных сфер согласуется не только с Гегелем и Дюркгеймом (о Дюркгейме см: ders.,