Научная генетика практически началась только с 1900 года. В Лейпцигском Центральном бюро в первую очередь его председатель Ганс Брайман, который стремился найти партнеров, чтобы тем самым, вероятно, найти новые источники денежных поступлений, еще в 1908 году считал достойным внимания, «что в течение последних лет с ростом естественнонаучных знаний уже со стороне научных специалистов по генеалогии... проявилось стремление соединить полученные исторические познания с биологическими или общими медицинскими наблюдениями... . Обсуждение появления злокачественных болезней или особых предрасположенностей в рамках семей, наблюдение за жизненной энергией в возрастающем или уменьшающемся количестве детей и в детской смертности, прослеживание истории предков особенно у выдающихся личностей и стремление узнать из коэффициентов гения компоненты его самых главных качеств, точно так же относятся к этому более новому способу рассмотрения». Уже на первом «Курсе генеалогии и изучения наследственности», собранном в 1906 году профессором доктором медицины и доктором философии Робертом Зоммером (1864-1937) в Гиссене, были представлены несколько специалистов по генеалогии – также в качестве докладчиков – после того, как Лейпцигское Центральное бюро в своем циркулярном письме порекомендовало своим членам посетить этот курс. На третьем таком курсе в 1908 году уже было принято единогласное решение всех участников курса,
«согласно которому Лейпцигское ‘Центральное бюро немецкой исторической хроники личностей и семей’ было объявлено подходящим учреждением для планомерной связи естественнонаучной и генеалогической работы, для сбора сведений о семейных хрониках, и рекомендовалось вступление в него». Компетентность, с которой в ту пору ведущие члены Центрального бюро, например, Эрнст Дефринт, рецензировали и комментировали первые работы о генетике человека, примечательна с точки зрения истории науки. Значение закона генетики популяции Харди-Вайнберга было признано генеалогами раньше, чем настоящими учеными-специалистами. Доктор Вильгельм Вайнберг (1862-1937) стал членом Центрального бюро и даже был избран 26 апреля 1921 года в его руководящий комитет, хоть и не вел в этой организации активной деятельности. Определенным апогеем, но также и окончанием усилий по достижению Центральным бюро большего влияния в этом направлении, стало приглашение Брайману и Эрнсту Рюдину (1874-1952) 22 января 1923 года в Берлин на совещание с ведущими чиновниками нескольких министерств, на котором речь шла о «создании имперского учреждения для генетики человека и демографии», итак практически о подготовке основания более позднего «Института Императора Вильгельма антропологии и генетики». Однако на этом совещании Брайману пришлось принять к сведению, что непосредственный вклад генеалогии оценивался тут скорее как незначительный. Действительно в кругах специалистов в это время произошло определенное отрезвление, после того, как было установлено, что надежды исследователей наследования в течение первых двадцати лет после 1900 часто были основаны на простых предположениях или представлениях. В 1935 году Хольфельд вынужден был констатировать: «Самое большое разочарование, которое вопреки многим ожиданиям готовит генеалогия, состоит в незначительности вклада, который (генеалогия) может внести в исследование наследования. Даже если мы просмотрим сотни или тысячи родословных, мы сможем обнаружить только немного случаев, из которых исследователь наследственности мог бы получить материал, пригодный для естественнонаучного применения... Напечатанные родословные в большинстве случаев не содержат никаких сведений о причинах смерти или о наследственных болезнях или же содержат только бессвязные отдельные заметки. Причина... почти всегда в том, что источники молчат об этом... Биологический фактический материал ограничивается по существу данными о рождении, свадьбе и смерти».