Волк согласно опустил морду, словно кивнул. Разговор, конечно, получался односторонним, но хоть как-то скрашивал дорогу. Волк рычал, дергал ушами или одаривал меня такими красноречивыми взглядами, что я неизменно чувствовала себя идиоткой. Говорить я старалась тихо, почти шепотом, опасаясь потревожить тяжелую тишину леса. Здесь не было привычных шорохов и звуков, даже листья под ногами почти не шуршали. Не хрустели ветки под пробегающим сквозь чащу зверем, не шелестели листья, не кричали птицы. Казалось, я и волк – единственные живые существа в лесу. И эта тишина так действовала на нервы, что, начав говорить, я уже не могла заткнуться.
Перед одной из полянок дорога разделилась на целую сеть тропок, паутиной опутавшую небольшой пятачок земли перед ручьем.
– По-моему, это знак свыше, что пора сделать привал, как думаешь?
Волк только фыркнул – он явно не успел устать и теперь всем своим видом демонстрировал, что согласился отдохнуть только из жалости ко мне. Насторожив уши, он внимательно обнюхал землю и камни у ручья, не поднимая носа, обошел полянку и только потом улегся в тени, уложив лобастую голову на длинные лапы. Не прошедший ритуал Яги, не принятый этим лесом, этим местом, волк видел совсем иной лес: голодный, хищный, недружелюбный.
И, пожалуй, я не хотела знать, что он видел.
Вода в ручье была чистой и ледяной, как в горных реках. Я напилась до ломоты в зубах, чтобы не тратить запасы из бурдюка. С сожалением покосилась на белые шляпки грибов. Увы, как и любое городское дитя, я не могла похвастаться обширными познаниями о грибах, а вот спутать съедобные с червивыми или ядовитыми – запросто.
Осеннее бледное солнце уже начало клониться к закату, но до темноты оставалось еще много времени. Я задумчиво грызла на ходу сухарь и пыталась разработать хоть какой-нибудь план действий. Очень непривычно было жить, не зная, что ты будешь делать в следующий час и день. Неизвестность тяготила.
К вечеру дорога стала неровной, сначала петляла, огибая каменистые холмы, заросшие корявыми елями, затем начала карабкаться на них, временами почти теряясь среди крупных валунов. С усилием опираясь на посох, я штурмом взяла два холма, третий же, с короной развалин, резко обрывался в темноту. Я едва не полетела вниз, вовремя сообразив, что чернота впереди – не очередная тень, а обрыв. Из-под ног в пропасть покатились мелкие камушки.
Ночевать в руинах было жутко, но спускаться с холма по темноте я бы не рискнула. Ноги все-таки не казенные, да и не было у меня запаса мертвой воды, чтобы мигом срастить переломы. Я поудобнее устроилась у наименее подозрительного камня, выступающего из земли, словно осколок зуба. Стоило прижаться к нему спиной, как меня продрал до костей могильный холод и начали нервно стучать зубы, но этот камень единственный мог укрыть меня от ветра.
Я закуталась в плащ и попыталась заснуть, но не могла даже расслабиться – казалось, стоит мне задремать, как из темноты выйдет тварь с горящими глазами. Пока же горели глаза только моего волка, причем горели явно недовольно. Ворча и фыркая, он принялся рыть и царапать землю, причем не на одном месте, а обходя меня по дуге. Сначала я смотрела на него с недоумением – не рехнулся ли, а потом из глубин памяти всплыли позабытые уже знания.
Вздохнув, я начала вместе с ним процарапывать на твердой и каменистой почве защитный круг. Когда мы закончили, уже сгустилась кромешная темнота, и оценить правильность линии я не смогла. Я перевела дыхание и снова привалилась к камню. Узкий месяц, полупрозрачный, как льдинка, почти лежал на рыхлых тучах, напоминая острые коровьи рога. Я старалась найти хоть одно знакомое созвездие, но, как ни щурилась, не могла сложить из блеклых, далеких звезд знакомый узор.
Рядом со вздохом лег волк, прижался к моему бедру, и сразу стало теплее. Я предложила ему хлеб и мясо, но он только отвернул морду. В одиночестве проглотив скудный паек, я поплотнее прижалась к волку, чтобы сберечь крохи тепла, даже не подумав, сколько блох он успел нахватать за день. Уже засыпая, я решила, что в царстве мертвых и блохи мертвые, а значит, кровь им ни к чему.
Снилась мне Марья. Она кричала и ругалась, что я лезу в ее жизнь, что лес она сама выбрала, что она здесь счастлива, а я просто завидую… даже во сне мне не было от нее покоя. «Раз сама дура, не мешай хоть тебя спасать!» – пыталась крикнуть я ей в лицо, но, как часто бывает во сне, ни пошевелиться, ни слова вымолвить не могла.
Уже перед самым рассветом меня подкинуло на месте: до нас донеслись далекие отголоски воя. Только продрав глаза, я сообразила, что меня обмануло эхо в холмах: в лесу не выли, а аукали, громко и отчаянно. На таком расстоянии сложно различить голос, но я почему-то была уверена, что это ребенок заблудился и плачет. Маленькая девочка, слишком далеко зашедшая по грибы-ягоды и не сумевшая найти обратную дорогу до темноты.