— Ну что, святые отцы? — нервно смеясь, спросил у них Дима. — Как вам израильские свечи?
Дружинин улыбнулся, а Левшин покачал головой.
— Про свечи это не мы придумали, — сказал он. — Это ваш отец Флавиан подсказал. Дескать, задурите ему голову этими самыми свечами, а потом и вяжите.
Дима расхохотался, сев вдоль стены на пол.
— Ты в порядке? — спросил Левшин, вглядываясь ему в глаза.
Дима махнул рукой.
— Я в порядке в той мере, в какой может быть в порядке человек, который восемь часов подряд находился под угрозой быть немедленно зарезанным.
— Тогда вы еще неплохо выглядите, — заметил Дружинин.
— Вы-то как здесь оказались? — спросил Дима, на которого накатила волна исключительного благодушия. — И так вовремя!..
— Так ты же звонил дежурному, — напомнил Левшин. — Мы всполошились, стали тебя искать. Я как раз в монастыре был, когда отец Флавиан меня позвал, чтоб рассказать про твой звонок.
— Я ему не звонил, — сказал Дима.
— Ну да, ты звонил Зосиме, который, не зная что делать, побежал к Флавиану. А тот уже нас позвал. Плохо, что ли, придумали?
— Хорошо, — сказал Дима. — Но и я вам недурно подыграл, а?
— Отлично, — сказал Левшин. — Я уже было собирался говорить, что отец Зосима велел мне тобою заняться, но ты меня опередил.
— А знаете, кто это? — спросил Дружинин, указав на лежащего Звонка. — Нам на него оперативка пришла, знатный убийца. Он уже в Европе человек десять прибил, не меньше. Приемы знает, ножом владеет в совершенстве. Нам даже не советовали с ним связываться.
— Ничего, справились, — буркнул Левшин.
— По-моему, он уже пришел в себя, — с опаской заметил Женя. — Нарочно глаза не открывает, прислушивается. Потом вскочит…
— И еще раз получит по башке, — сказал Левшин. — Не дергайся, стажер, наш он. Никуда теперь не денется. Сколько бы он там в Европе человек ни убил, а отвечать здесь будет, за все три убийства.
— Четыре, — сказал Дима.
— Что? — переспросил Левшин.
— Четыре убийства, — пояснил Дима. — Он еще Смидовича убил. Наверное, там же, в школьном подвале, и бросил. Говорит, потеплее станет, мы его найдем.
Они помолчали.
— Ну, а тебя он где прихватил? — спросил Левшин.
— На улице, — сказал Дима. — Мы с Натали шли, а он за нами шел, от самого монастыря. Но я его узнал и первым делом поспешил звонить. Забежал к Приспелову… Ой! — вдруг спохватился он. — Приспеловы-то с Наташей в подвале сидят! Поехали их освобождать, а то они тоже смерти ждут.
Звонка доставили в отделение милиции и по случаю его особой опасности отправили в камеру в наручниках. Тот, придя в себя, ругался, грозился и требовал адвоката из Москвы. Ксенофонтовские милиционеры ходили смотреть на него, как на невиданную редкость.
В доме Приспеловых освобождение вопреки ожиданию вызвало слезы у хозяйки, у которой началась истерика, и только вмешательство Натали смогло ее успокоить. Из-за спешки Дима не успел переодеться и был в костюме Звонка, поэтому разгоряченная Алевтина кинулась на него с кулаками, а узнав его, потом долго извинялась сквозь слезы. Младший сын Петя тоже плакал, но старший бодрился и уверял всех, что если бы отец был дома, то он бы этого хмыря заломал бы. Отец, который задержался в дороге из-за поломки машины, вернулся в первом часу ночи и был изумлен обилием официальных гостей в доме. Разбирательство продлилось едва не до утра, сопровождалось чаепитием, слезами женщин и подробным рассказом Жени Дружинина о задержании бандита в монастыре. Только в пятом часу утра Дима вдруг спохватился, что он пропустил свою чреду чтения псалтыри в монастыре, но капитан Левшин успокоил его, сообщив, что вместо него псалтырь на эту ночь взялся читать иеромонах Севастьян.
В монастырскую гостиницу вернулись уже к шести часом утра и долго стучались, чтоб им открыли. Администратор Вера Владимировна очень строго посмотрела на Диму, и тому пришлось объяснять, что они только что вернулись с особого ночного богослужения, и отец-наместник лично велел ему проводить Натали до гостиницы.
В номере Натали села на кровать, посмотрела на Диму печальными глазами и сказала:
— Знаете, если бы вы не были монахом…
— То что? — спросил Дима, потому что она запнулась.
— То я бы попросила вас остаться, — произнесла Натали с виноватой усмешкой.
Дима вздохнул и присел на краешек казенного стула.
— Мне страшно, — прошептала Натали жалобно.
— Я не монах, — сказал Дима, — но остаться все равно не смогу. Уже начался новый день, Наташа. Отцы уже собрались на братский молебен, в просфорне тесто замесили, в трапезной завтрак готовят. Поскорее забывайте ваши страхи и ложитесь отдохнуть. У вас был трудный день, и если вы пропустите сегодняшнюю литургию, большого греха не будет.