С утра до вечера я повторяла себе, что чудовищ не существует, это только мои фантазии, и стоит мне захотеть, как преследователь исчезнет, рассыплется в пепел, лопнет, как воздушный шарик. Так мне говорила мама. Набравшись храбрости, я нарочно оставалась дома одна. Но проходило пять, десять, пятнадцать минут, и чудовище, хищно улыбаясь, входило в комнату и вставало у меня за спиной, потирая черные чешуйчатые лапы.
— Это иррациональное проявление реального страха, — говорила мама, прочитав очередную книгу.
Однако в книгах не находилось способа избавить меня от реального страха. А я уже не могла ни спать, ни есть, потому что чудовище стало появляться дома, когда там были родители. Спрятаться от него было совершенно некуда.
Мама занималась прикладной наукой и доверяла только фактам. И все пыталась объяснять логически, даже совершенно иррациональные вещи, — я поняла это спустя несколько лет, когда ее уже не было с нами.
— Если чудовище и есть, оно не опасное. Ведь оно ничего тебе не делает! Мы даже ни разу его не видели! — убеждала меня мама.
С этим нельзя было не согласиться — я никогда не видела своего монстра. Не выхватывала его краем глаза в зеркале, не ощущала прикосновений. Монстр не переставлял вещи с места на место, не открывал шкафов. Я не слышала его шагов по ночам, в темноте никто не звал меня по имени. И как резко я ни оборачивалась, не замечала даже темного пятна — он был, несомненно, черного цвета.
Мама не понимала, мне же приходилось постоянно быть начеку. Чудовище готовилось растерзать меня, как только я успокоюсь и перестану вовремя оглядываться.
Однажды я заснула с включенным верхним светом, настольной лампой и ночником у кровати. А проснулась глубокой ночью в кромешной темноте и почувствовала, что чудовище тянет ко мне свои ужасные лапы и вот-вот схватит за горло. Я дико закричала, соскочила с кровати и побежала к двери, но по дороге запнулась о стопку книг, полетела на пол, ударилась о край стола и потеряла сознание.
Очнулась я на коленях у мамы, она плакала, а папа звонил в скорую. Мама промакивала бумажным полотенцем мою разбитую губу и говорила, что никогда-никогда больше не выключит свет в моей комнате.
Меня отвезли в ближайшую больницу, в Раухфуса, с легким сотрясением мозга и подозрением на перелом носа, но все обошлось, и уже в следующий понедельник я радовала одноклассников синим носом и распухшей губой.
Родители всерьез взялись за мое чудовище. Для этого они пробились к супер-пупер детскому психологу, очередь к которому была на полгода вперед.
Мы с мамой пришли в частную клинику и ждали приема часа два: сидели и глядели в плазму с мультфильмами.
Психолог была похожа на бабушку, папину маму, — такая же короткая стрижка и очки с цепочкой.
— Так, Нина. Расскажи о своем чудовище, — потребовала она.
Я в ответ бормотала что-то невнятное.
— Понятно. С конкретными характеристиками затруднения, — строго сказала психолог маме.
Мама кивнула и сжала под столом мою руку.
— Может быть, нарисуешь его? — предложила психолог и протянула мне несколько чистых листов и банку с карандашами. На банке веселые пчелки держали в лапках ведерки, из которых капал желтый мед. Я смотрела на улыбающихся пчелок, на цветочки и изо всех сил старалась представить свое чудовище. Взяла черный карандаш, нарисовала верхний ряд острейших зубов, вытянутую морду, злые глаза. А дальше будто открылась черная дыра, и я в нее полетела.
Мама потом рассказала, что во время припадка, который начался сразу, как только я оторвала карандаш от бумаги, меня с трудом удержали она сама, психолог и прибежавшая на помощь девушка-администратор. Я упала на пол вместе со стулом, билась, кричала, выгибалась дугой. Затихла я только после укола успокоительного. Следующее после морды монстра, что я помню сама, — мы с мамой опять на диване перед кабинетом, я лежу головой у нее на коленях, и мы вместе ждем, когда папа нас заберет.
Тем же вечером мама, которая занималась микробиологией и верила не в чудовищ, а в доказательную медицину, сказала, что собственноручно его укокошит.
— Что сделаешь? — не понял папа.
— Буду всю ночь сидеть у кровати Нины и прибью его сразу, как только появится.
— Но он же не настоящий, — попытался напомнить ей папа.
— Еще какой настоящий. Настоящее не бывает. А значит, его можно убить.
Мы с папой удивленно на нее уставились, а мама с серьезным видом пошла на кухню, отмотала большой кусок фольги, в которой запекали мясо, сделала из нее шлем и надела на голову. Потом взяла из шкафа простыню, накинула на плечи и повязала наподобие плаща. И последним штрихом достала длинный хлебный нож с зазубринами и деревянной ручкой. Ручку тоже обмотала фольгой — получился маленький меч.