Позаботься о ней, утешь родителей и не горюй о моей смерти, она ничего не значит. Мы с тобой одна душа.
С любовью,
Юстас. ”
Элли, лисья дочь
Sie will es und so ist es Brauch
Was sie will bekommt sie auch"
Она хочет этого и по традиции:
То, что она хочет, она обязательно получит.
“Эй, Элли, лисья дочь, куда идешь ты в ночь?” — распевали гуляки на улице, шептали ветки ели, касаясь стекла снаружи. Старый праздник, древний, как полночь, притаился между осенью и летом в единственную ночь, когда деревья говорят в голос, здесь, только здесь. Крохотное поселение выросло там, куда случайным ветром занесло людей, и, как семена одуванчика они пустили здесь свои корни, из которых выросли их домики: немного, едва ли больше десяти, но больше никому и не нужно.
Элли не обращала внимание на песни снаружи, она откинула упавшую на лицо длинную прядь и вновь склонилась над своей работой. Во что бы то ни стало следовало закончить к утру, во что бы то ни стало.
Она рисовала лису.
Остро заточенные карандаши рассыпались по столу, но ее рука находила их вслепую, моментально. Акварель она наносила кисточкой тонкой, как клочок невесомых ресниц.
Работу нужно было закончить. Это было единственным способом, последней дверью, последним шансом.
Элла выросла в Петербурге. Она с детства знала вкус слова “надо”. Позже пришло другое сложное слово “социально приемлемо”. А Элла никогда не хотела так, как, казалось, надо. Она искала выход. Элле снились леса, окутанные туманной дымкой, пустынные пляжи и зеленоватая вода омутов. Элла состарилась в самолетах и поездах в тщетной, невозможной попытке отыскать то, “свое”.
Она тысячу раз открывала глаза в чужих постелях и ждала пока почувствует, что наконец-то дома, но это чувство не приходило, нигде. Но, пока она чувствовала хоть малейший шанс, Элла продолжала искать.
Она рисовала картинки для всех и каждого, своим карандашом и рукой зарабатывая на каждый свой следующий шаг. Она всегда рисовала для других, а сегодня ночью — только для себя.
Ноги привели ее сюда, в горную деревушку, случайно. Из трубы первого же домика шел дым и Элла угадала слово “Еда” во всем облике этого уютного здания, пусть и не очень хорошо понимала здешний язык и ни за что бы не прочла вывеску, на которой был грубо, но узнаваемо вырезан большой пес, а может и волк.
В “волчьем” трактире ее встретил хозяин, большой мужчина с волосами цвета пепла. Он приветливо спросил ее имя и, услышав его, дружелюбно хохотнул и сказал:
— Элли! Элли, лисья дочь.
Элла удивленно вскинула голову, забыв про молодую картошку и колбаски у себя на тарелке.
— Почему вы так меня назвали? — спросила она, подбирая похожие на русские слова.
— Это старая местная песенка, — ответил хозяин, — “Элли, лисья дочь, куда идешь ты в ночь”. Она только здесь могла появиться, знаете, это деревеньку называют “деревня оборотней”.
Элли почувствовала, как кожа у нее покрывается мурашками.
— Почему это?
— В полнолуние между летом и осенью случается “ночь оборотней”. Такой праздник. Все выходят на улицу, ночью, под свет луны и празднуют. Считается, что в этот день любой может стать оборотнем, если того захочет.
— Это такое суеверие?
— Никто не знает, — ответил хозяин и оставил ее, улыбаясь в усы.
Заплатив за завтрак она спросила его, где может остановиться, и он посоветовал ей обратится к человеку по имени Федор, он единственный во всем поселении сдавал дом.
— В это время дня вы найдете его на опушке леса.
Элли пошла, куда указал трактирщик. Она шла с тем темпом, который позволяли ее ноги: ей уже давно перевалило за полсотни лет, так быстро, что она и не заметила, как быстро выцвели ее медные волосы.
На опушке она увидела нескольких людей в простой одежде зеленых оттенков. Они спорили, склонившись над чем-то, лежащим на земле. Подойдя ближе, Элли увидела труп оленя и ее замутило.
При ее приближении мужчины замолкли и посмотрели на нее с любопытством. Элли заметила, что глаза у них странные, неподвижные и внимательные. Как у стаи зверей.
— Добрый день. Я ищу Федора, — сказала она и обвела компанию взглядом. Ей кивнул самый юный из них, ему должно быть не исполнилось еще и двадцати.
— Это я, барышня, — сказал он, улыбаясь так обаятельно, что Элли и в голову не пришло возмутится, его обращению,
— Господа, — кивнул он остальным, — оставляю вас ради прекрасной леди.
Мужчины ничего не ответили, только смотрели, так же внимательно, как двое спускаются вниз по тропинке, обратно к деревне.