Он ожидал увидеть обычно прислуживающих ему послушников и уже собирался крепко выговорить им за опоздание, но посетил его верховный жрец и принес он не еду.
Поймав его взгляд, он яснее ясного понял, что случившееся не просто плохо. Это катастрофа. Во взгляде жреца он не увидел ни любви, ни терпения, которое привык видеть обычно. Ничего похожего!
— Богиня не приняла тебя, — сказал жрец и сердце отчаянно забилось у юноши в груди. Как не приняла? Как такое возможно? Ему и в голову не приходило, что такое может быть, это ведь безумие!
— Остаток дня и ночь, мы все будем молить ее о милости. — сказал он. — Ты останешься здесь… и лучше бы тебе помолиться. Крепко помолиться!
Он отвернулся и тут юноша обрел голос:
— Вы не можете так со мной разговаривать! Вы не смеете бросать меня тут одного, меня никто не покормил, никто не пришел, как это называть?!
Жрец обернулся и мальчик прикусил язык от удивления: он ожидал, что тот раскается и немедленно переменится, прикажет прийти слугам, которые позаботятся о нем, накормят и споют, чтобы он смог забыть об ужасных событиях этого дня, он хотел, чтобы на него смотрели с обожанием, как обычно, как он привык…
Но вместо этого, он встретил взгляд полный абсолютного безразличия.
— Тебе что-нибудь принесут, — только сказал он и закрыл за собой дверь. Щелкнул замок и юноша тут же бросился к двери, не веря свои ушам, его никогда не запирали! Это неслыханно!
— Что вы делаете?! — закричал он, срывая голос, визгливо и истерично, ничуть не красиво.
— Молись, — сказал жрец и юноша услышал его удаляющиеся шаги.
Тогда он заплакал, слезы лились по его лицу градом, смешиваясь с потекшими из носа соплями, но никто не утирал его лицо, не умывал его цветочной водой, никто не успокаивал и не гладил его по голове. Он бросился к кровати и спрятал лицо в подушку, стискивая ее в онемевших от страха пальцах.
Еду ему принесли только через час, когда живот у него уже свело от голода. Знакомый ему мальчик из прислуги шмыгнул в открытую стражником дверь и поставил перед ним маленький поднос со скудным, наспех собранным кушаньем.
Послушник раскрыв рот уставился на его волосы и от этого взгляда юноше стало еще гаже и противней. Он был почти благодарен стражнику, поторопившему посыльного из-за двери и вновь запершему ее на замок, оставляя жениха богини наедине с жалким ужином.
Он пожевал мягкую булочку с сыром, неприязненно глядя на поднос.
Обычно ему накрывали целый стол явств, каждый день готовили все его любимые блюда, стараясь удивить его и порадовать. Сейчас же ему принесли жалкую тарелку супа и три булочки.
Давясь злобой и несправедливостью, он выкинул ужин в окно и встал под дверью, крича, что ему нужна другая еда! Как они смеют! Они забыли, кто он?!
Но из-за двери никто не ответил и никто больше не пришел, хоть он и сменил угрозы на слезы, жалуясь на голод.
Ничего не произошло. Пытаясь игнорировать урчащий живот, он свернулся калачиком на кровати и зажмурился. Засыпал он, надеясь, что к утру все само собой как-нибудь образуется, они все одумаются и извинятся и он, может быть, их простит, через месяц-другой, он ведь хороший мальчик, хороший.
Его разбудили ранним утром. Быстро одели, отвели завтракать и это было чуть лучше вчерашней ужасной трапезы. По крайней мере, здесь было побольше еды и в сердце у него снова появилась надежда: может все еще поправимо, все еще может стать лучше.
Никто с ним не заговаривал за завтраком, не спросил, как он спал, и он сам решил ни с кем не говорить — не заслужили! Он крепко на них обиделся.
Его посадили в церемониальный паланкин и, хоть занавески были плотно задернуты, он понял, что везут его во дворец для следующей после свадьбы церемонии: новый Муж должен был благословить дворцовый сад плодоносить и здравствовать, а вместе с ним и всю землю принадлежащую их народу.
В паланкине он поплотнее закутался в свои одежды, чувствуя почему-то холод, словно снаружи дул зябкий ветер и удивился перемене погоды. В городе всегда стояла мягкая жара и никогда он не помнил, чтобы температура опускалась так низко, никогда ему не приходилось одевать больше, чем один слой тонкой ткани, из которой шили ему одежды: не для тепла, а для красоты.
Теперь же, в щели явственно дул ледяной ветер.
Через дворец его провели быстро, тихо, безо всякого торжества и волновался он все больше. Вскоре он услышал гул голосов. В саду собралось много народу, как и обычно, чтобы поприветствовать нового Мужа. Снова предстояло появиться перед большим числом людей, но это его уже не радовало. Он нервно чесал кисть, когда его привели к воротам, за которыми ждал сад. Верховный жрец смотрел на него мрачно и устало и заметил его нервный жест.