Ведьма обняла его огромную голову, с грустными разумными глазами.
— Снова ходил на отца глядеть. — сказала она и Зверь согласно заворчал в ответ. — И неймется тебе. Забыл он тебя, Матек, давным-давно забыл. Было бы что выглядывать.
Она погладила его меж ушами, а Зверь продолжал смотреть на нее печальными глазами и глухо ворчать.
— Я знаю что ты-то ничего не забыл, — сказала, — но в человека тебя не превращу. Не то ты уйдешь и забудешь меня.
Зверь ласково зарычал и стал тянутся огромной головой, чтобы потереться о любимую хозяйку, все так же глядя на нее жалобно.
Но ведьма сказала “Нет” и он не стал спорить больше, лег на траву изредка тяжело вздыхая так, что листья на другом конце поляны дрожали.
Когда он уснул, Ева села, прислонившись к теплому боку, едва не утонув в густой волчьей шерсти. Глаза ее еще хранили в глубине огоньки солнечного света и зрачки светились в темноте, как пара светлячков.
Годы шли, а Матеуш не забывал своей истории, помнил, как обошлась с ним мачеха и ходил на лесную опушку поглядеть на дома внизу, где иногда можно было почуять его отца вышагивающего рядом с мачехой-убийцей. Магия Евы сделала его невидимым для тех, кому он не хотел показываться, а Матек с лесной опушки видел, как стареет отец и хорошеет Варвара, как подрастают у нее, один за другим, новые детишки.
Матеуш скрежетал зубами, но из леса не ходил, пока Ева не разрешит.
— Ты щенок еще. — говорила она ему, когда в холке он уже был выше нее, — Встретишься с ней, и ей только плюнуть нужно будет, и ты уже покойник, что же это за месть. Да и не нужна она тебе. Забудь, глупенький ты мальчик.
Но Матеуш не забывал и все настойчивей просил отпустить его повидать отца, не так уж много разглядишь с опушки. Глаза у него делались все печальней и тоскливей, и сердце ведьмино сжималось от плохого предчувствия. Но он так просился, что не уступи она — так и зачахнет от тоски.
Глубокой ночью Ева обняла голову Зверя и стала гладить его напевая нежную песню, похожую на колыбельную. Зверь еще глубже провалился в сон и не почувствовал, как его тело задрожало и начало меняться.
***
Рассветное солнце тронуло верхушки деревьев и первые лучи проникли на тихую сокрытую в глубокой чаще поляну. Ведьма вздрогнула, открыла глаза, пробудившись от сна и увидела, что ее колдовство закончилось.
Зверь исчез. На коленях у нее спал молодой парень, чему-то улыбавшийся во сне, хорошо сложенный и красивый, как осеннее солнце. О Звере напоминала только густая копна красновато-коричневых волос, которые Ева ласково погладила, пробуждая его ото сна.
Он улыбнулся еще шире, открыв глаза, которые ни капельки не изменились. Матеуш попытался по обыкновению приветственно заурчать, но из горла у него вырвались совсем другие звуки.
— Привет, — сказал он и сам испугался своего голоса, — Ой, ты такая большая!
Ева усмехнулась наблюдая, как Матек вскочил с места и скачет по всей поляне, восторгаясь во все горло.
— Ты погляди, погляди! — кричал он, показывая ей то руки, то колени и ступни.
Он и забыл как положено двигаться человеку, шатался как пьяный, не привыкнув к новому телу, он ведь столько времени провел в звериной шкуре, а теперь стал человеком.
Матеуш перестал скакать и крепко обнял Еву.
— Спасибо, — сказал он, — спасибо за твой подарок.
— Пусти, не то пополам меня сломаешь, зверюга, — отмахнулась она, но в глазах у нее мелькали лукавые искорки, — получил чего просил.
Матек только улыбнулся и боднул головой ее плечо, как бывало делал прежде, выпрашивая ласку и Ева рассмеялась, ероша его волосы.
— Больно велик ты вырос для ребячеств. Пойдем, отыщу тебе в этой избе чем одеться и перекусить.
Матеуш смел со стола все, будто только из голодного края вернулся. Человек человеком, а аппетит у него остался зверский. Одевшись он стал поглядывать в окно и спросил наконец, то, что давно на языке вертелось:
— Скажи, ты отпустишь меня повидать отца?
— Отпущу, зачем же все затевалось, — ответила она равнодушно, но Матеуш очень долго был зверем и почуял исходящую от нее грусть. Он наклонил голову, ловя ее взгляд и пообещал:
— Я вернусь. Ты и соскучится не успеешь!
— Я и не собираюсь скучать, — ответила ведьма, а потом повесила ему на шею маленький медальон.
— Носи, это на счастье. И помни — ты больше не зверь, от пули и дурного глаза тебя больше ничего не защищает. Мачехи берегись, но помни, что больше всего на свете она дорожит своими отпрысками. Вернись живым.
— Спасибо тебе, — Матеуш обнял ее бережно, поцеловал в щеку и, стремительно сбежав по крыльцу, скрылся среди деревьев. Она смотрела ему вслед своим потусторонним, нечеловеческим взглядом, которого он совсем не боялся, и в ведьмином сердце поселилась тоска.