— Не сейчас, — сказал господин Алексис. — Это, без сомнения, надо сделать, но потом…
Они промолчали, но Халла крепко сжала одной рукой край плаща и подумала, что сказал бы об этом Всеотец.
— Послушаем их, — сказал Порфирородный. — Пусть говорят.
Аргирий дал знак Родину, и тот начал речь, стараясь не пропустить ни одного титула, которые заучил со слов отца Иоанна. То, что он говорил по их делу, он подкреплял словами из Писания, в основном, из Нового Завета. Двое других молчали, опустив глаза. Киот мысленно молился: он думал, что это поможет. Халла спокойно наблюдала и про себя отметила, что когда Родин приводил слова из книг, определявших его поступки и составлявших часть его жизни, он вкладывал в них всю душу, а Порфирородный словно отсутствовал, и один раз слегка зевнул, высокочтимый Алексис еле заметно улыбался, словно вместо губ у него была змея. Отец же Иоанн закатывал глаза и делал ритуальные жесты, которые она уже знала. Писец старательно записывал книжные слова и почти не писал, когда Родин говорил о своем деле.
Вопросы им задавали через Аргирия. Что они за люди и кем посланы? Ответы Родин на память не заучивал, и на первом же вопросе слегка запнулся. Халла вступила в разговор, чтобы ему помочь. Давно ли Мароб вошел в Великую Римскую Империю? При каких обстоятельствах? Они ответили, и Киот рассказал про своего деда-мученика, а Халла все повторила по-гречески. Когда он говорил про Ньяра и как он дал себя убить за веру, потому что искал добро, милосердие и справедливость, Халла начала понимать, почему они молятся и почему ей хочется помочь им.
Вопрос следовал за вопросом. Порфирородный положил ногу на ногу и соединил пальцы рук. Время от времени он вполголоса обращался к Алексису Аргирию. Дважды прозвучало имя Железного Заслона. Во второй раз высокочтимый Аргирий развел руками и коротко и зло засмеялся, а Порфирородный поднял брови и что-то сказал через плечо писцу.
Когда их спросили, какие именно жестокости творит Правитель и в чем они видят несправедливость, все трое заговорили разом, и Халла стала говорить быстро-быстро, переводя взгляд с одного на другого. У Родина при некоторых подробностях слезы навертывались на глаза. Даже Порфирородный, кажется, немного забеспокоился. Потом высокочтимый Аргирий сказал:
— Дошла до меня грамота от купца, чей корабль плавал в Мароб уже после того, как эти люди оттуда уехали. Он рассказывает о дальнейших несправедливостях.
Господин Алексис развернул грамоту и стал читать, а трое из Мароба замерли, превратившись в слух, ибо вдруг поняли, что это — долгожданные вести из дома.
Это был длинный список несправедливых обвинений, вымогательств, похищений, пыток и убийств. Произносились имена, искаженные на греческий лад, но люди из Мароба сразу узнавали, о ком идет речь. Халла видела, как они вздрагивали и напрягались. Киот сцепил руки в умоляющем жесте, протягивая их к Императору. Один раз Таркан-Дар чуть было не схватился за меч, рука его дернулась, но опустилась. А чтение грамоты продолжалось. Правителю донесли, что несколько людей из Мароба ушли в Византию, и такова была его злоба и жестокость, что он приказал схватить невесту одного из них, девушку по имени Пташка. С ней делали что-то страшное, до тех пор, пока она не умерла. Теперь Родин держал Таркан-Дара за плечи, а Халла чувствовала себя так, как когда Оггхи ползком вернулся к себе в пещеру со смертной раной, — ей хотелось взять на себя хоть часть этой боли, но ничего нельзя было сделать. А Таркан-Дар прижал руки к животу, где кончаются ребра, словно его рана там открылась, сдавленно крикнул и стал совсем белым.
Им показалось, что после этого очень долго было тихо, но прошло всего лишь несколько минут, когда Порфирородный встал с трона и впервые обратился прямо к ним.
— Милость моя и святая справедливость да пребудут с вами. Объявляю неправедного Правителя низложенным и предоставляю выбор его преемника верному другу нашему Алексису Аргирию. Убедитесь, дети мои, что все к лучшему и что власть наша простирается до дальних окраин христианского мира!
— Ниц! — зашептал отец Иоанн. — Ниц!
И они уткнулись лбами в ковер, а когда подняли головы, Порфирородный уже ушел. Высокочтимый Аргирий заговорил с Родином о новом Правителе. Халла стала переводить, потому что Родин тоже был потрясен. Страшно было ему думать о том, что сделали с Милой Пташкой, и что могли сделать с его женой и детьми, которые оставались дома. Ведь прошло уже много времени. Он сказал, что хотел бы получить позволение немедленно отправиться домой вместе со своими спутниками.