– Чем-то расстроены, сэр? – Он вернулся к столу и стал осматривать реактивы, ища цинк и сульфат меди, потом занялся спиртовкой.
– Нет, Джек, ничего. – Я опустился на стул и снова взял в руки книгу. – Ты не спеши, у нас все в порядке со сроками.
– Как скажете.
Мы замолчали: он готовил экстракт, отфильтровывая органические частицы, я рассеянно листал вновь обретенную книгу. Мест, обведенных красным, больше не встречалось. Наконец я не выдержал и снова задал цыганенку вопрос:
– Джек, ты… – я некоторое время подбирал слова, – никого возле лаборатории не видел? Подозрительного?
Он перелил немного желудочного экстракта в большую колбу, взял склянку с кислотой и мотнул головой.
– Нет, сэр. Не замечал.
– Хорошо.
Тревога не проходила. Джек закрепил колбу в держателе под спиртовкой.
– Зато, сэр, тут неподалеку лавку художничью ограбили!
– Да? И много взяли? – рассеянно поинтересовался я.
Джек потрогал колбу кончиками пальцев и, подумав, усилил пламя.
– Да говорят, почти ничего, коробку каких-то дорогих красок. Очень странные дела, а?
– Странные…. – равнодушно отозвался я, потирая лоб. – Ладно, давай работать. Сейчас нельзя отвлекаться. Будь внимателен.
– Да, сэр.
Художественная лавка волновала меня мало. Нехорошее предчувствие усиливалось с каждой минутой. Нужно было отвлечься во что бы то ни стало, и я взял недавно купленную книгу токсиколога Мартена о новых методах распознавания ядов. Вооружившись простым карандашом, я продолжил то, что начал накануне: читая, подчеркивать все, что казалось свежим и здравым. Я старался не отставать от лучших умов нашей области. Да и ничто не успокаивает так, как наука.
Джек гремел склянками; вскоре в воздухе отчетливо запахло спиртом. Когда жидкость в одной из колб приобрела легкий красноватый оттенок, я слабо улыбнулся.
– Сэр, – тихо позвал он.
– Да? – Решив, что нужно его похвалить, я бросил: – Молодец, Джек. Все верно. Именно такой цвет…
– Спасибо, – нетерпеливо перебил он и прибавил: – Но я не о том. Скажите… а вы умеете играть на фортепиано?
От неожиданности чуть не выронив карандаш, я поднял голову. Цыганенок смотрел на меня, держа щипцами нагретую склянку, на дне которой клубился знакомый осадок. Я не любил этот взгляд – взрослый и пронзительный, пусть даже глаза у Джека были не темно-карие, как у большинства представителей его народа. Ледяные темно-синие стеклышки: смешанная кровь, похоже. Я покачал головой.
– Нет, Джек. Не умею. Более того, не жалую музыку.
– Почему? – Он вроде бы фыркнул. – Вы же такой умник.
– Умник-не умник, но далек от искусства. А ты что, умеешь играть?
Он аккуратно переместил склянку в другой держатель и стал записывать концентрацию. Карандаш сильно царапал бумагу. Закончив, Джек неожиданно глухо проговорил:
– Она прекрасна. В ночлежке есть старый скрипач, которого мы слушаем вечерами. И до чего душевно играет, скажу я вам. Знаете, мозгами я, может, не блистаю, но мне кажется, мелодией иногда можно спасти мир, если мелодия вовремя найдена и сыграна.
Я глянул на него внимательнее. Заостренное лицо было серьезным и грустным. Я впервые подумал о том, что мальчик, наверное, тоскует по родным. Потому он и говорит сейчас о том, что наиболее близко цыганам, о музыке. Лондон – немузыкальное место, это же не Вена, не Париж, даже не Прага. Вот только почему именно фортепиано? Отложив книгу и решив, что следует проявить немного отеческого участия, я вздохнул.
– Верю. Просто это все не мое. Но один мой знакомый детектив, знаешь ли, играет. Он бывает у нас, но тебя обычно в это время нет.
– Да? – Джек с интересом приподнял голову. – И как же его зовут?..
По лестнице мы поднимались в молчании – угрожающем и очень для меня тягостном. Мать держалась прямо и, казалось, больше не прилагала никаких усилий к тому, чтобы не расплакаться. Я шла рядом с Дином вслед за ней, а Гриндель тяжело топал позади. Портреты многочисленных лордов и леди Белл, наверняка осуждавших меня в своих небесных чертогах, брезгливо взирали со стен. Мать открыла дверь в верхнюю комнату – мастерскую и покои Хелены. Я, глубоко вдохнув запахи холста и красок, стала оглядываться.
Моя бедная сестра не любила гостей; в последний раз я была здесь, наверное, летом. Кое-что изменилось: законченных картин стало больше, а еще Хелена расписала одно из окон, теперь оно напоминало волшебный витраж. Волшебный… я знала Хеленин секрет: она с детства видела себя принцессой из сказки про длинные волосы, которые надо сбросить с башни принцу, чтобы он поднялся тебя вызволить. А вот я была и осталась какой-то другой героиней какой-то куда менее романтичной истории, где из башен выбираются сами.