– А когда она была?
– Вчера.
– Это многое объясняет. – Вынимая из шкафа реактивы, я тяжело вздохнул. – Поможете мне со спиртовкой?
Не намеренная обращать на великого сыщика внимания, я зашагала вперед. Мой путь лежал в художественную школу Хелены, и я надеялась поговорить с ее учителем, пока Артур закончит работу. Мистер Блэйк был одним из последних, кто видел ее живой, и, может, заметил в ее поведении что-то странное. Или… принял в этом «странном» непосредственное участие?
Обернувшись, я увидела, что Нельсон идет следом. Его высокие сапоги скрипели по выпавшему за ночь свежему снегу. Я остановилась, а когда он поравнялся со мной, грубо схватилась за край серого шарфа.
– Куда это вы, можно узнать?
Он невозмутимо глянул на меня сверху вниз.
– В школу искусств. Поговорить о вашей сестре. А вы?
– Туда же, – помедлив несколько секунд, мрачно ответила я.
– Мисс Белл, скажите честно. – Нельсон деланно вздохнул. – Я правильно понимаю, что у меня нет шансов избавиться от вас?
– Правильно. Ответите на такой же вопрос?
Сыщик фыркнул и с достоинством выпрямил спину. Отвечать на вопросы? Мне? Многовато я хочу. Молчание затягивалось, и я все же решила прояснить кое-что еще:
– Поймите. Это мое личное дело. Моя сестра, которая, оказывается, пускала в комнату непонятно кого. Я догадываюсь, это из-за того, что мать не дает нам ни капли свободы. Я… я должна узнать правду, мистер Нельсон. И… – я поколебалась, но все же закончила: – Лучше я предупрежу. Не мешайте мне, или я найду способ убрать вас с дороги.
Нельсон пригладил волосы и, подняв голову, посмотрел в небо. Не знаю, молился ли он о моем немедленном превращении в жабу или собирался с мыслями, но вид у него был либо как у поэта, либо как у далматинца, – со всеми этими маленькими черными родинками на бледном лице. Пожалуй, второе было ближе к правде.
– Вы страстная особа, мисс Белл. Если вы уже готовы устранять меня… – Он опустил взгляд, и я в очередной раз поразилась его длинным девичьим ресницам, – не устранили ли вы сестру? И примечательно, что дело дали полицейскому из вашего окружения.
Только мысленное напоминание о приличиях помешало мне что есть силы стукнуть его тростью по голове. Впрочем, нет, свою роль сыграла еще лень: трость нужно было поднять. Я ограничилась легким туше в колено, и Нельсон отскочил.
– Можете подозревать меня, пока не подтвердили алиби, – я прищурилась, – но не смейте трогать Дина.
– Его алиби я тоже проверяю.
– Удачи.
Сделав вид, что забыли друг о друге, мы пошли дальше. Полупустые улицы Лондона располагали к тому, чтобы помолчать и успокоиться. Это я и попыталась сделать, с удовольствием разглядывая пестрые вывески лавок, подмерзающий в глиняных кадках вереск и пролетающие иногда над крышами гондолы.
– У вас с сестрой были хорошие отношения? – спросил Нельсон через какое-то время.
Уже немного умиротворившаяся, я неопределенно пожала плечами.
– Вы, наверное, вчера убедились, что я не близка с семьей. Особенно с тех пор, как отец умер: меня считали его любимицей и до сих пор мне этого не простили. Отец смел даже говорить, что мне место в Парламенте…
– Хм.
Он кашлянул в кулак, но за кашлем точно прятал смех. Захотелось еще разок стукнуть его палкой, но я справилась с искушением, дав чертову сыщику секунд десять, чтобы исправиться. Он попытался:
– Мне жаль, что ваш отец…
– Не надо, – прервала я. – Это было давно. Папа был ко мне и к сестрам очень добр и… как говорят… лоялен, многое позволял, а мать считала, что нас надо воспитывать строго. Вы видели: сестры и она обряжены в кринолины. Болезненно осторожны. Кротки. К Времени Независимых и его возможностям они относятся сами понимаете, как. Поэтому мать меня не жалует. Хотя я не первая и не единственная женщина-детектив в Лондоне.
– Но, видимо, единственная, кто сочетает эту работу с работой в притоне.
Я праведно возмутилась и возразила:
– У нас не притон, а кабаре. Театр, можно сказать. Чудесные музыканты, и…
– Любите музыку?
– Люблю. А вы?
Почему-то Нельсон пришел в замешательство: какое-то время молчал, просто смотрел на снег, потом на свои ладони. Наконец спрятал их в карманы и отозвался:
– Да, играю на фортепиано. Всегда хотел быть музыкантом.
– Не стали, поэтому такой злой?
– Вы ко мне просто беспощадны.
Меня начинал забавлять странный разговор с «великим сыщиком» – а ведь по первому впечатлению казалось, что он вообще не умеет общаться с людьми. Но он явно умел: удивительно, как легко презрительные интонации в голосе сменялись почти чарующими. Но стоило быть начеку, Падальщик мог просто изображать джентльмена, чтобы заручиться моим доверием и использовать в своих целях.