Грай нахмурился. Кайзер часто проявлял волчью суть, ту, что помогла ему и им всем выбиться со дна. Эта суть помогала ему чувствовать невидимый ветер и читать незримые следы. Если он сказал, что что-то случилось или случится скоро – значит, так и есть. Сбоев предсказаний не случалось ни разу. Тем более, когда дело касалось кровных братьев. Принесённая некогда на том самом пустыре клятва сделала их не просто сплочённой группкой, нет – она спаяла отдельных людей в единый организм, многорукий и многоликий, мозгом и волей которого стал Кайзер.
– Да, уловил. Ищем. Наши везде спрашивают, кто-то всяко слышал или видел что-то.
– Что он делал в тот день? Куда собирался, что-нибудь говорил? Я его никуда не заряжал, да и он вроде не собирался никуда. Чёрт!
Боль от впечатанного в стол кулака слегка облегчила ярость. Кирилл подошёл к молодняку и прорычал:
– В общем так. Каждый вспоминает мне – что говорил Валет, куда собирался, что хотел делать. Каждый! У кого с памятью плохо – холодильник освежит.
Ребята побледнели. Про холодильник они только слышали. И знакомиться с истинностью слухов, особенно в качестве «клиентов» – им совсем не хотелось.
– Он всю неделю что-то говорил о какой-то девчонке, которую хочет на крючок посадить. Ну, как обычно у него – Валера всегда о тёлках говорил. А об этой несколько раз рассказал, что прям королева, и он её своей сделает. Вроде в тот день и собирался замутить.
Парнишка в конце шеренги договорил и замолк, словно испугавшись того, что только что сказал. Или тех слов, которыми он это сделал.
Кайзер рывком подтянулся к нему и цепко уставился в глаза.
– Девчонка или тёлка? Вспоминай! Тёлки здесь все пасутся, а девчонки – это ещё чистые, по улицам шляются. Вспоминай, твою бога душу… Ну?!
Облизывая губы, молодой щенок продолжил:
– Вроде девчонка, из школы какой-то, кажись. Он говорил, что она какая-то не такая. Заявил, что, мол, тем интересней.
Кайзер насторожился. Если Валет сказал «не такая», значит это было что-то неординарное, своих клиентов братишка разглядывать умел. Что же он такое встретил?
– Школа? Какая?
Парнишка обливался потом, тот стекал по шее крупными каплями и терялся где-то за воротником. Тёмная сила, льющаяся от Кайзера, ломала волю, превращая в подобие куска мяса. И как тот истекал бы кровью, так и он сейчас исходил потом и слюной, забивающей рот.
Кайзер вздохнул и расслабился, а потом положил руку на плечо стоящему перед ним парню и успокаивающе произнёс:
– Так, стоп. Успокойся. Лёша, да? Я тебе уже благодарен, что вспомнил. Молодец. А теперь, помаленьку вспоминай, что и как.
Приободрившийся, словно с него сняли пудовые вериги, Алексей стоял и вспоминал:
– Кажись, семьсот двадцать третья. Мы там не пасемся, далековато, да и вроде спорная там территория и нам там делать нечего. А он сказал, что старый конь борозды не испортит.
– Семьсот двадцать третья? Это на углу Парковой и Мира?
Кайзер развернул в памяти карту района. Да, школа стояла на углу названных улиц. При этом находясь в самом дальнем конце района влияния стаи Кайзера. Спорная, нейтральная точка. Где могли пересечься его парни и соседи.
– Грай, бери ребят и мухой туда. Всё проверь, волну не подымай. Если что-то там приключилось, то это уже все знают. Школа же.
Брат кивнул, и ткнул пальцем в парочку наиболее крепких пацанов из шеренги.
– Ты… и ты. Со мной. Бегом оделись и к гаражу. – И направился к выходу.
Кайзер молча провожал массивную фигуру брата. Он не мог поехать с ними, это неправильно. Чёртовы статусные игры. Ничего, брат метнётся быстро. Он подождёт.
Глава 5
Катя задумчиво смотрела в окно, за которым привычно гнулась под ветром уже немолодая, но тонкая берёза.
Небольшую рощицу у школы посадили давным-давно родители школьников, пожелавшие таким образом увековечить себя и своих детей в истории заведения. Что ж, память осталась добрая. Пусть и небольшая – роща давала отличную тень и чувство свежести в жаркие дни.
С ветки под окнами точно с таким же интересом уставилась на Катю любопытная синица.
В детстве Катя думала, что жёлтогрудки прилетают в город только зимой, но – либо в мире что-то изменилось, либо она думала неправильно – вёрткие птички мельтешили повсюду и летом.
С минуту Катя и птица пристально рассматривали друг друга, а затем синичка вспорхнула и исчезла среди чёрно-белых стволов.
Катя проводила её взглядом. Кажущаяся лёгкость птичьей жизни манила и прельщала, но верить этой лёгкости было бы глупо. Катя и не верила, но, всё-таки, удержаться от чувства лёгкой зависти не могла.