Именно тогда он и рассказал ей про гарпуны. В свою очередь, о зубах они не желали говорить ни тогда, ни позднее, когда маме удалось его расспросить. Тогда он бросил лишь то, что назначает дантистке свидания, чтобы укомплектовать утраченную клавиатуру.
Мама вспоминает, что никогда раньше не видела, чтобы кто-то вливал в себя столько водки. Отец пил ее стаканами, но говорил всегда осмысленно, только глаза у него светлели. Со стыдом она твердит, что тогда импонировал ей словно великан, жонглирующий горящими шарами.
- Дурочка я была, - слышу от нее.
А помимо того папа покупал ей подарки. Ведь цитрусовыми дело не закончилось.
Платон принес на Пагед чулки, нейлоновый плащ, духи "Рапсодия", все партии которых отправлялись в Венгрию, и цветочную воду в хрустальном флаконе с распылителем. Мама складировала все эти сокровища на дне шкафа, за раскладушкой. Но речь у нее совершенно отняло, когда получила платье.
То было то самое платье из магазина на улице Танкистов, гладенькое и мягонькое, словно спина Софи Лорен. Откуда старик знал? Мать перепугалась, думая, что он приказал следить за ней, и по этой причине прокручивала ему дыру в животе, отец, тем временем, веселясь на всю катушку, каждый раз говорил что-нибудь другое.
Один раз он заявил, что платье самостоятельно выбрал Платон, что было совершеннейшей глупостью: бравый моряк не отличил бы китайской вазы от хомута. В другой раз сложил пальцы, словно бы давал присягу[16], и сказал, что сам выискал его под конец убийственных походов по одежным магазинам, и что он был всего на шаг от запуска знакомств в мире моды далекого Ленинграда. В другой же раз засадил сотку или две и признал, что у них был целый контейнер именно таких красных платьев. Их любому давали, лишь бы не сгнили. При этом он гоготал как жаба, а мать хотела его задушить.
Мы сидим в кухне, от мамы исходит печаль, она глядит на меня немножечко так, как тогда, когда я сообщил ей, что мы с Кларой решили окольцеваться.
- До этого я просто не знала, что можно так любить, - говорит она.
Коля, мой отец, появлялся в ее мыслях сразу же после пробуждения и не покидал их до самой ночи. Она думала о том, что он делает, как себя чувствует, спал ли он и что ел. Она считала дни, часы до встречи. А потом злилась на себя, ведь это же несуразно так любить, ей следует думать о чем-нибудь серьезном, например, о будущем.
Мел снег, ветер срывал шапки с голов, мама тащилась через темный Пагед, а под пальто, под блузкой ее грели воспоминания прикосновений ладоней папы. Чайки, темные окна, тучи и клаксоны звали: Коля, Коля, Коля!
Она не была Хеленой Крефт, была Звездочкой.
Любовь разрывала ее изнутри, и словно дитя желала вырваться в мир – именно такую метафору позволяла себе мама. Охотнее всего она рассказала бы про отца всем: подружкам из училища, которых тогда у нее еще было много, своим родителям, пану Леону из овощного магазина, самому Ратайчику, который владел магазинчиком на Пагеде, даже тому пьяному фраеру, что разводил кроликов этажом выше, и только один Вацек был исключен из этих мечтаний.
Вот только, она никому не могла сказать.
О гарпунах
Шрам папочка заработал в поединке на гарпунах. Мама просит, чтобы я не слишком-то возбуждался этой историей, потому что у отца были полные карманы подобных. А не подкидывал ли он их, словно мелочь пианисту, каждой девушке, за которой ухаживал?
На этих гарпунах он сражался, якобы, в школе моряков где-то на севере. Курсанты подрабатывали, охотясь на китов. У них имелась похожая на пушечку катапульта и несколько гарпунов, которые бросали вручную; они были выкованы еще при царе. Ну что же, каждый пополняет кошелек, как может.
И выходило так, что старик был, скорее всего, оборотистым типом, потому что, помимо того, что делал дырки в морских млекопитающих, он перепродавал парики, кофе, шкуры и цветные фломастеры[17]. Все эти парики и непромокаемые плащи уходили, что твои презервативы на празднике венерических болезней.
И вот в этом всем бизнесе, от париков до китов, и у папы имелся дружбан, имени которого мама пока что не хочет произносить. И как-то раз этот приятель, веселый и нормальный тип, вернулся с дела и сообщил, что его замели. Весь товар, что был при нем, он сдал, чтобы не попасть за решетку. И отца спас, так он говорил.
16
Как же, как же: советский моряк давал присягу на польский манер? В СССР для присяги пальцы никто не складывал: в руках был автомат!