Та маленькая девочка, что танцевала, вынула цветы из вазона и дала их отцу.
Сам я из той ночи. Выскочил из фортепиано.
Об электричестве
Старик договорился на три часа дня.
Все утро он просидел на краю кровати и пил игристое вино из минибара. Мама обняла его. Отец вздрогнул, словно бы сбрасывал кожу или ненужные крылья.
В номер они заказали омлет с фруктами и воду с лимоном. Воду старик тут же выдул. В отношении еды презрительно фыркнул.
Он долго стоял под душем, набрал мыло на кисточку из барсучьей шерсти, обмазал рожу от шеи до глаз, подождал немного, пока щетина чуточку размякнет и старательно снял мыло длинными движениями бритвы.
За это время я сделал бы обед из двух блюд, десерта и напитка, сегодня утром я молниеносно побреюсь одноразовым станком, одновременно подгоняя Олафа, чтобы тот почистил зубы.
Папочка в халате выглядел старик стариком, у него отвисла кожа под подбородком, кожа висела на гладких щеках. Он строил планы на вечер. Родители должны были идти на "Дон Кихота", на такой балет в Замковом Театре, и мама даже спросила, где же тут смысл, раз неизвестно, как пройдет встреча с Юрием.
Старик попросил ее не беспокоиться, день пройдет для нее быстро, а вечером они будут скучать на том "Дон Кихоте". После этого отец записал ей телефонные номера Кейт и Уолтера и попросил, чтобы она им без дела не названивала.
Мама гладила ему сорочку, а отец переключал радиостанции, пытался читать, пялился в окно и все ждал, пока не уберется молодняк, делающий ласточку на тротуарах. Наконец завел часы и надел их на руку. У него были красивые часы от Тиффани, золотые, которые мама подарила на сорок четвертый день рождения.
Он забрал с собой очки для чтения, портсигар, таблетки от повышенного давления, а еще отсыпал в коробочку несколько таблеток валиума.
Он надел пальто. Под стеной покорно ожидали блестящие туфли. Отец скривился, как будто бы у него закололо в сердце. Большим пальцем погладил маму по лицу, а мама этот большой палец лизнула.
Через окно она видела, как папочка ненадолго приостановился перед гостиницей, пытаясь закурить, но ветер сбивал пламя с зажигалки. Отец сдался и исчез за углом.
Мать слушала радио, не понимая ни слова, просматривала модные каталоги и учила напамять телефонные номера Уолтера и Кейт. Она думала про отца. Дошел ли он до церкви? Появился ли Юрий? Ничего ли с ними не случилось?
В пять вечера отца не было. Мать нарядилась для похода на балет и спустилась в бар.
Она сидела там одна и даже позволяла бармену ухаживать за собой, поскольку какое-то время это позволяло ей не думать о старике. Бармен расточал ей комплименты, и они говорили обо всяких глупостях, пока не погас свет.
Было семнадцать минут шестого, подчеркивает мама и повторяет: семнадцать минут шестого.
Перегорели лампы в люстрах и за баром, а так же праздничные гирлянды на здании Оперы. Кто-то, плененный в лифте, изо всех сил стучал в стенку. Остановились трамваи, водители дудели клаксонами и высаживались из авто, светофор на перекрестке только мигал желтым.
Бармен безрезультатно бился с неработающим телефоном, потом побежал успокоить человека в лифте. Вернулся он с информацией, что света нет и в "Мариотте", в паре кварталах отсюда. Получается, что электричества нет во всем районе.
Через полчаса электричество снова включили. Мама отправилась на "Дон Кихота".
Об ожидании
Мама вытаскивает откуда-то пачку тонких ментоловых "марльборо", стучит ею по коленке словно колодой карт в ритм собственных слов, дождь переходит в морось, на стеклах за крестом морщится вода.